Острова на горизонте(изд.1984)

С большим нетерпением, что-то бормоча от возбуждения, Тимошка дожидался первого утреннего трала, видимо считая, что мы ловим рыбу, чтобы накормить лишь его. А ел он много: килограмма три рыбы умять за один присест ему ничего не стоило. Коля выбирал рыбин получше и одну за другой отправлял в широко раскрывающийся клюв птицы. Насытившись, Тимошка отходил в сторонку и на некоторое время впадал как бы в задумчивость: покачиваясь, он погружался в глубокие размышления и слегка дремал, то закрывая, то приоткрывая глаза. В этот момент с ним можно было делать все, что хочешь: таскать за клюв, садиться верхом, раскрывать ему крылья. Тимошка только вздыхал и порой досадливо мотал головой: мол, отстаньте же вы от меня; я слегка переел, дайте передохнуть.

Погода несколько улучшилась. Мы, покидая южные широты, уже начали подниматься к экватору, и солнце все чаще и чаще стало появляться над океаном, пробивая облачность ярко-золотыми, теплыми лучами. А к вечеру оно почти всегда хоть на десять, хоть на пять минут, но показывалось над горизонтом, и небо и океан окрашивались в тревожный, будто струящийся в воздухе ярко-алый цвет.

Это были торжественные и грустные минуты. Мы особенно остро ощущали, как же далеко занесло нас, моряков, от Родины, сколько же еще соленой воды простирается между бортом траулера и пирсом родного порта, сколько впереди штормов, ураганов, плотных туманов до того момента, как руки любимых нами людей, протянутые навстречу, встретятся с нашими огрубевшими руками!..

Что-то странное происходило и с альбатросом. Широко раскрыв крылья, будто пытаясь поймать ими ускользающее за океан солнце, он глядел на него и кричал громким голосом, в котором слышались и мольба, и страх, и надежда. Так он стоял и глядел, как быстро тускнеющий диск опускался за океан. Вот видна только половинка, вот треть; вот на кромке горизонта ярко вспыхивает лишь маленький краешек солнца, похожий на шевелящийся уголек и… Вот и все.

Опустив крылья, Тимошка тотчас отправлялся в свой угол. За ним, уже на ходу запевая песню, брел кот. В углу палубы слышалась возня: птица устраивалась на брезентовую подстилку, а Пурш, торопя альбатроса, покусывал его за жесткие перья. Потом он забирался под крыло и уже во весь голос заводил очередную песню. Склонив голову, Тимошка слушал кота. Наверно, петь песни такой большой, доброй и серьезной птице было куда как приятнее, чем маленькому, смешному хамелеону, и Пурш старался вовсю. Все там было в этих песнях, вся его жизнь: и жесткие ладони сизоносого мужчины, и летучие рыбы, и бабочка с изумрудно-синими крыльями, и противные обезьяны, и приключения в бразильском порту.

Расстались мы с Тимошкой на десятом градусе южной широты. Это была граница, дальше которой альбатросы не залетают. И Тимошка чувствовал, как далеко завезли мы его от родных мест. Он нервничал, все чаще и чаще размахивал крыльями и даже несколько раз пытался взлететь, но не мог этого сделать: альбатросы поднимаются в воздух лишь с воды или с обрывистых скал, как бы бросаясь вниз, в воздушную бездну, и лишь потом раскрывают свои громадные крылья.

Ну что ж, друг, пора тебе возвращаться в свои широты!

Мы уже окончили все наши работы. Тралы были убраны в трюм, палуба вымыта и вычищена, и капитан проложил курс к берегам Родины. А где же твой дом, Тимошка? На каких пустынных скалах появился ты на свет? Где, у берегов каких далеких антарктических островов ждет тебя подруга? Кто-то из команды несмело предложил увезти Тимошку с собой и отдать его в зоопарк, но остальные возмутились: такую птицу — и в зоопарк?

Перед обедом мы собрались на палубе, старший механик надел на лапу альбатросу медное колечко с его именем, и боцман, взяв птицу в жилистые руки, перегнувшись через фальшборт, отпустил в океан. Отплыв немного, Тимошка несколько раз окунулся в воду, потом взмахнул крыльями, приподнялся и, смешно шлепая по ней лапами, побежал. Он бежал очень долго, и Коля с тревогой поглядел на меня: а может, он и не сможет взлететь? Может, летать разучился?..

— Перекормил ты парнишку, — сердито сказал Петрович.

— Да я же хотел как лучше… — пробормотал Коля и крикнул: — Ну что же ты, Тимошка?!

Альбатрос оторвался от воды и, плавно взмахивая крыльями, полетел. Капитан, выглядывавший из рубки, поднял руку и потянул за рычаг тифона. Траулер прогудел раз, второй, третий. Тимошка между тем вначале отлетел от судна, а потом развернулся, сделал над палубой круг и, повернув на юг, быстро исчез из наших глаз.

В ту ночь многие не спали на траулере. Ворочался на верхней койке Коля; слышно было, как бродил по судну, покашливая в кулак, Петрович и все курил, курил свою маленькую самодельную трубку. Не спал, просто не мог найти себе места Пурш. Он то приходил в каюту и, вспрыгнув ко мне на койку, ласкался и начинал что-то петь, то замолкал, чутко прислушивался к чему-то и, спрыгнув на палубу каюты, убегал.

Вышел на палубу и я.