Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

С другой стороны, сам статус отдыха в Банке изменился под воздействием нескольких факторов. На первую половину 1970-х пришелся расцвет эпохи Кадара, Венгрия считалась «самым счастливым бараком» cоветского блока: в обмен на политическое равнодушие большинство населения получило более высокий уровень жизни, чем в соседних странах. Были узаконены небольшие частные предприятия, что же касается культурного потребления, то категория «терпимого» в культурной политике становилась все более неясной и широкой. На этом фоне летний отдых в Банке превратился в особый потребительский товар для привилегированных людей, который доставали «из-под прилавка» и по блату. По словам одного из интервьюируемых, «…в начале 1970-х Эстер начала развивать собственный маркетинг. Вот тогда начали приезжать дети знаменитостей <…>. Отдых в Банке стал дороже. В результате исчезли некоторые из прежних гостей – дети из интеллигентных семей победнее». Что характерно, шестеро из семи интервьюируемых происходили из семей известных и признанных деятелей искусства того времени – режиссеров, художника, актеров.

Представляется, что для интервьюируемых внутренний мир Банка или, точнее, отношение «банкийства» к окружающему миру представлен в рассказах о личных карьерах, профессиональной деятельности, поколенческих ролях интервьюируемых и далеко не в последнюю очередь об их еврействе, а значит, может быть точно воплощен в ситуациях привилегированности.

Четыре интервью связывают привилегию «банкийства» с творчеством и искусством. Эти люди описывают Банк как красочный, творческий и невыразимо волшебный мир, как нетипичную для того времени среду, которая выступала альтернативой по отношению к серым будням социалистического государства. В этих интервью классовый габитус и элитарное положение воспринимаются как сами собой разумеющиеся. Они остаются не отрефлексированными и ассоциируются прежде всего с искусством – с творческой деятельностью родителей, с системой ценностей Банка и с последующей жизнью самих интервьюируемых.

В то же время в рассказах информантов В13, В19 и В6 привилегированное положение Банка тесно связывается с ощущением ими собственного еврейства. Пусть разными способами, но все они описывают эту связь как опыт, характерный для их поколения.

Нарратив информанта В19 фрагментарен и бессвязен. Основными структурными линиями рассказа о ее жизни являются еврейская идентичность рассказчицы и ее нынешнее неустойчивое психическое состояние (незадолго до того, как дать интервью, она проходила лечение). В ее интервью Банк описывается как место, где была раскрыта ее семейная тайна.

За ежедневными делами было видно, что это прежде всего место отдыха для еврейских интеллектуальных детей. А я знала только, что это было интеллектуальным местом и что я возвращалась домой, получив нечто, отличавшееся от того, что я получала обычно в течение года. Только летом после восьмого класса я узнала, что в Банке я была еврейкой и все с этим связанное <…> из довольно забавного разговора с одним из «глав комнат». После этого я вернулась домой и устроила там скандал, спрашивая, почему мне раньше об этом ничего не рассказывали.

В19 провела свое отрочество в поисках идентичности. Ее бунт против родителей проявлялся в желании менять школы и посещать единственную в Венгрии школу, где в старших классах было еврейское отделение, – в итоге она все же не стала туда поступать. Хотя другие интервьюируемые говорили нам, что еврейство регулярно обсуждалось детьми в Банке, информант В19 смогла осознать свое скрытое еврейство не так:

В журнале «Medvetánc»849 появилась большая статья под названием «Как я узнал, что я еврей?» <…> Я прочитала ее и почувствовала себя очень хорошо: ух ты, значит, можно задавать такой вопрос… ух ты, у других тоже есть такая проблема… До этого я думала, что мои родители надо мной надругались, не осознанно, конечно, а из-за того, что они тревожились обо мне, поэтому я думала, что моя история уникальна, а тут поняла, что нет!