Острова в океане

— Требуются доказательства? Не желаете верить на слово?

— Я не запомнил никаких тайных примет.

— А как я вам теперь нравлюсь?

— Безмерно.

— Не воображали же вы, что я на всю жизнь останусь похожей на жеребенка? Помните, вы мне как-то сказали в Отейле, что я похожа на жеребенка, и я плакала.

— Но это ведь был комплимент. Я сказал, что вы похожи на жеребенка с иллюстрации Теньеля к «Алисе в Стране Чудес».

— А я плакала.

— Мистер Дэвис и Одри, — сказал Энди. — Мы идем выпить кока-колы. Вам принести?

— Мне не нужно. А вам, девчонка?

— Я бы с удовольствием выпила.

— Пошли, Дэв?

— Нет. Я хочу дослушать.

— Ну знаешь ли — а еще брат называется, — сказал ему Том-младший.

— Принесите и мне кока-колы, — попросил Дэвид. — Продолжайте, мистер Дэвис, я вам не буду мешать.

— Мне ты не мешаешь, Дэви, — сказала девушка.

— Куда же вы девались потом и почему вы теперь Одри Брюс?

— Тут довольно сложная история.

— Могу себе представить.

— Мама в конце концов вышла замуж за некоего Брюса.

— Я его хорошо знал.

— Я его очень любила.

— Я пас, — сказал Роджер. — Ну, а «Одри» откуда?

— Это мое второе имя. Я на него перешла потому, что мне не очень нравилось мамино.

— А мне не очень нравилась сама мама.

— Мне тоже. Я любила Дика Рэйберна, и я любила Билла Брюса, а в вас я была влюблена и в Томаса Хадсона была влюблена. Он меня тоже не узнал, да?

— Не знаю. Он ведь чудак, мог и узнать, да промолчать. Но он говорит, что вы похожи на мать Томми.

— Я бы хотела, чтобы это было так.

— Нечего вам хотеть, потому что это так и есть.

— Вы правда на нее похожи, — сказал Дэвид. — Уж мне можете поверить. Простите, пожалуйста, Одри, что я вмешиваюсь и вообще что я тут торчу.

— Не были вы влюблены ни в меня, ни в Тома, — сказал Роджер.

— А вот и была. Вы этого знать не можете.

— Где теперь ваша мама?

— Она замужем за неким Джеффри Таунсендом и живет в Лондоне.

— И все еще употребляет наркотики?

— Да. И все еще красива.

— В самом деле?

— Вот именно в самом деле. Не думайте, что это дочернее пристрастие.

— Когда-то вы были примерной дочерью.

— И примерной католичкой. Я за всех молилась. За все болела душой. Я соблюдала за маму все посты, чтобы снискать ей благодать легкой смерти. А как горячо я молилась за вас, Роджер.

— Жаль, это не очень мне помогло, — сказал Роджер.

— И мне жаль, — сказала она.

— А еще неизвестно, Одри. Вдруг да поможет когда-нибудь, — сказал Дэвид. — То есть я не хочу сказать, что мистер Дэвис нуждается в этом. Я вообще про молитвы.

— Спасибо, Дэв, — сказал Роджер. — А куда девался Брюс?

— Он умер. Вы разве не помните?

— Нет. Что Дик Рэйберн умер, это я помню.

— Не удивительно.

— Да.

Вернулись Томми и Энди с запотевшими бутылками кока-колы, и Энди подал одну бутылку девушке, а другую Дэвиду.

— Спасибо, — сказала девушка. — Замечательно, что холодная.

— А знаете, Одри, я вас вспомнил, — сказал Том-младший. — Вы приходили в мастерскую с мистером Рэйберном. И всегда молчали. И мы все вместе ходили в цирк — вы, я, папа и мистер Рэйберн, и на скачки мы ездили. Только вы тогда не были такая красивая.

— Неправда, была, — сказал Роджер. — Можешь спросить папу.

— Мне очень жаль мистера Рэйберна, — сказал Том-младший. — Я хорошо помню, как это случилось. Его убило во время соревнований по бобслею — санки сорвались на крутом повороте и врезались в толпу. Он перед тем долго болел, и мы с папой его навещали. А потом стал поправляться, и ему захотелось поехать на эти соревнования. Лучше бы он не ездил. Мы при этом не были. Простите, Одри, может быть, вам тяжело вспоминать об этом.

— Он был хороший человек, — сказала Одри. — Но мне не тяжело, Томми. Прошло уже столько лет.

— А со мной или с Дэвидом вы не были знакомы? — спросил Энди.

— Как же это могло быть, наездник? Нас тогда еще на свете не было, — сказал Дэвид.

— А откуда мне знать, — сказал Энди. — Я про Францию ничего не помню и не думаю, чтобы ты помнил много.

— Я этого и не говорю. Томми помнит Францию за нас всех. А я потом буду помнить этот остров. И еще я помню все папины картины, которые видел.

— А те, где скачки, помнишь? — спросила Одри.

— Те, что видел, помню все.

— Там на некоторых есть я, — сказала Одри. — В Лонгшане, в Отейле, в Сен-Клу. Но всегда только с затылка.

— А, если с затылка, тогда я вас помню, — сказал Том-младший. — У вас были распущенные длинные волосы, а я сидел на два ряда выше вас, чтобы лучше видеть. День был чуть туманный — знаете, бывают такие осенние дни, когда воздух будто полон сизого дыма, — и места у нас были на верхней трибуне, прямо против канавы с водой, а большой барьер и каменная стенка приходились слева от нас. Финиш был ближе к нам, а канава с водой на другой стороне круга. И всегда я был позади вас и чуть повыше, если только мы не стояли внизу, у дорожки.

— Ты мне тогда казался очень смешным мальчуганом.

— Я, наверно, и был смешной. А вы всегда молчали. Может, вам не о чем было говорить с таким малышом. Но правда ипподром в Отейле чудесный?

— Замечательный. Я там в прошлом году была.

— Может, и мы побываем этим летом, Томми, — сказал Энди. — А вы тоже ездили с ней на скачки, мистер Дэвис?