Островитяне

Но гидрометцентр это ужасно развеселило. Передали по рации, среди деловых тире да точек: «Не нужно быть вороной». Ко всякой инструкции кто-то ехидный стал теперь приписывать сбоку карандашом: «Выполнить, если вороны позволят». А на совещании в Южном, едва Филаретыч на трибуну взошел, сразу смех в зале и по рядам как шелест: «Вороны, вороны». Пиджак на Филаретыче, как на грех, черный, с блеском, длинные руки он, от стесненности, чуть топорщит в локтях, будто крылья, и нос — гнутый. Крупный, хороший мужской нос, но, конечно, с горбинкой. Клюв. Может, уж самому больше казалось, тем более — к людному обществу Филаретыч не привык по долгу работы, но все же определенный смех был.

Термометры едва выбил, извалялся в ногах.

Вскоре после того ушел на сейсмостанцию, теперь-то— цунами. До скандала не отпускали, но все же ушел. Потерял в зарплате значительно, это ничего, Филаретыч не жаден, зато — бережлив. Сын учился по интернатам, хватало на сына. Построил ему двухкомнатную квартиру во Владивостоке, машину купили — «запорожец» правда, но тоже машина, колеса есть, сноха сама водит, для женщины достаточная машина — «запорожец», разбиться она и на керосинке может, но сноха как раз водит гладко, сын отказался…

Так, через глупость, попал Филаретыч на свое место в жизни.

После Пояркова приехал начальник Клюев, москвич с университетским образованием. С Клюева уже пошло на станции дело, не просто — порядок. Клюев на первый взгляд был как раз беспорядочен, терял то ключи, то паспорт, лыжные штаны пузырились на тщедушных коленках. Лицом был очкаст, остронос, незначительной внешности, тощ — будто цыпленок за рупь пятнадцать. В Доме приезжих, где сперва остановился, сразу сказал Верниковской, которая тогда ведала этим домом: «Грязно тут у вас как! Моя бы мама не потерпела!» — «А где ваша мама?» — сразу спросила Верниковская. «Как — где? — удивился. — В Москве, конечно». — «Скучно тут будет после Москвы-то», — поджала Верниковская губы с сочувствием. «А будет скучно, так обратно сбегу», — засмеялся Клюев. Набрызгал на полу возле умывальника, забыл мыльницу, вприскочку побежал к себе в комнату, — лыжные штаны сборились на тщедушном заду.

Верниковская в тот же день случайно заглянула в райисполком, повстречалась на лестнице с Прониной Галиной Никифоровной, сказала походя, в разговоре: «Новый-то начальничек уже обратно метит, в Москву. У нас скучно, видите ли!» Так что к вечеру все уже знали. Один Клюев не знал, скакал весело. Да баба Катя сказала в раймаге, при большой очереди: «Попомните мое слово — этот как раз не уедет». А пристали к ней — почему? — сказала еще: «А уж вижу. Вчера полный таз барахла наклал, рубахой, как фартуком, подпоясался и посередь дня полоскал в Змейке. Нипочем не уедет!» Ну, посмеялись: какой баба Катя психолог, насквозь видит.

Но оказалось — права баба Катя.

Клюев из Дома приезжих перебрался на сейсмостанцию, в дело вгрызся, всех лучших парней к себе на станцию переманил, до крика доходило на исполкоме, жаловались на Клюева другие руководители. А он смеялся: «Сделайте, чтобы к вам бежали». Не зарплатой брал — общей атмосферой. Жилой дом затеял возле цунами, сам первый таскал кирпичи. Смету еще не утвердили, а уж он строит — строит своими силами и в нерабочее время, на полном энтузиазме. С паровым отоплением дом, со всеми удобствами, первый в районе. Смеялся: «Я по туалету об начальстве сужу: если в туалете тепло, чисто, как в читалке, — значит, начальник хороший, думает об людях».

Работникам своим шел навстречу смело. Надо Филаретычу за сыном в Южный слетать — лети, Филаретыч, не беспокойся. Клюев спать не будет, подменит хоть сколько. Жена у кого, к примеру, рожает — вези на материк, к бабкам, потом отработаешь — разберемся. И его, правда, не подводили. Станция как захватила первое место, так и держалась: самые дальние, а все — впереди, не сбоку.

И что бабе Кате особенно нравилось в Клюеве — была в нем, будто в пятилетнем Иване, страстная ребячья самость, чтобы все — сам.

В островной жизни он сперва умел мало. Горбуша в Змейку зашла, Филаретыч еще сачком шарит, приноравливается самку схватить, а Клюев прыг сбоку: «Я сам!» Аж визгнет, так ему хочется! Хвать горбушу за хвост, а она — скользь от него обратно в воду, не удержал. У горбуши хвост скользкий, не кета — у той вроде лопатой, горбушу только за жабры подхватишь. Все хохочут, а Клюев сердится. Хвать — другую! Но уже — за жабры, сумел. Доволен, будто Иван.