Островитяне

- Господа, правосудие и культура нераздельны. Мы должны стать на защиту культуры. Господа, можно ли себе представить что-нибудь более дикое, чем обдуманное и рассчитанное убийство? И поэтому, к сожалению... Да, да, говорю: к сожалению - мы должны требовать казни...

- Долой сэров!

Ветер свистел. От фонаря легла длинная светлая полоса, и в этой полосе пестрой чешуей переливались лица, котелки, воротнички - медленным, бесконечным движением ползущей змеи. Слов уже было не разобрать: змея переливалась и сердито урчала.

Откуда-то, как выпущенная из клетки, пронеслась стая мальчишек - все босые и все в белых воротничках.

- "Джесмондская Звезда"! Экстренное прибавление! Помилование убийцы адвоката О'Келли!

- Как? Уже? Помиловали? - вцепились в белые листки.

Но речь шла только о возможном помиловании, и только прибавлялось, что, принимая во внимание заслуги покойного сэра Гарольда, это было бы более чем...

- Долой сэров!

- Господа, правосудие...

- Долой "Джесмондскую Звезду"!

Серо-белая чешуя быстрее переливалась под фонарем, змея зашуршала по асфальту, поползла к редакции "Джесмондской Звезды" и двадцатью кольцами развернулась перед темными окнами. В редакции никого не было.

Звякнул камень в стекло, брызнули и задребезжали осколки. Но окна были такие же пустые и темные. И темная, немая птица сверху нагнулась совсем близко.

Пора было идти по домам: в постелях уже нетерпеливо ждали голубые и розовые жены. Ждали, чтобы зажмурившись от страха и любопытства, спросить:

- Неужели - помилуют? Неужели... И потом вздрогнуть и прижаться пылко: как хорошо жить...

* * *

К ночи ветер неожиданно стих. И стало тихо и черно - как будто куда-то провалился весь мир. Бывает так, что крутится весь день потерянный человек, вздрагивает от звонков и смеется таким смехом, от которого страшно, а глаза западают все глубже, и только об одном мысль: ткнуться головой в подушку, провалиться в черное - уснуть. И вот такая была ночь: головой в черную подушку ткнулся день, провалился - ни света, ни звука.

К ночи миссис Дьюли стало как будто легче. Весь день было очень нехорошо: опять пропало пенсне - и весь день она бродила как слепая, спотыкалась и натыкалась на людей. И все как будто бегала за какими-то покупками, а придет в магазин - и покупать ничего не надо, и вовсе не то, а главное - все равно: зачем теперь покупать?

Обед был в шесть с четвертью - вместо шести, и викарий острыми треугольниками поднимал вверх брови:

- Дорогая моя, ведь это так просто: иметь запасное пенсне. И тогда у вас не было бы этого... этого странного вида. И был бы порядок, а вы знаете...

- Хорошо, я куплю завтра...- Миссис Дьюли вздрогнула и поправилась.Послезавтра...

Потому что завтра... Кто же в мире будет что-нибудь покупать завтра - в тот день, когда там, в тюрьме, Кембла выведут во двор, поставят...

В спальне было темно, не надо было смотреть - может быть, оттого миссис Дьюли стало легче, и она неожиданно уснула.

Вероятно, спала только несколько минут. Проснулась, открыла глаза - и увидела белый фланелевый колпак викария: викарий, сложивши, согласно предписанию "Завета", руки на груди, мирно похрапывал. Все было черно и тихо, провалился весь мир. Вопить и кричать - никто не услышит и ничего не сделает: весь мир мирно спал, похрапывая, во фланелевом колпаке...

Неизвестно, сколько времени спал викарий, но только проснулся от воплей миссис Дьюли. Тотчас понял: "Страшный сон - скорее будить"... - сны никак было не подвести под расписание, викарий очень боялся снов.

Вероятно, миссис Дьюли спала очень крепко - она кричала все громче и только тогда затихла, когда викарий схватил ее за плечо холодной рукой.

- Я думаю, вам на ночь не надо ужинать, дорогая...

- Да, я думаю - не надо,- ответила в темноте миссис Дьюли.

Через пять минут викарий опять спал, мирно похрапывая. Все было черно и тихо.

16. ТОРЖЕСТВУЮЩЕЕ СОЛНЦЕ

Было назначено в половине десятого - и совершенно правильно: всякий культурный человек должен иметь время побриться и позавтракать, и в том, что назначено было в половине десятого, только сказывалось уважение одного культурного человека к другому - хотя бы и преступному.

Солнце было очень яркое. Солнце торжествовало - это было ясно для всякого, и вопрос был только в том, торжествовало ли оно победу правосудия и, стало быть, культуры - или же...

Серо-белая чешуя тревожно шуршала и переливалась:

- Послушайте, господа, ничего еще не известно?

Нет, вчера ничего не получено, но, может быть,- сегодня утром... В конце концов все решит последний момент: зазвонит или не зазвонит в половине десятого тюремный колокол?

В тюрьму пробирался аккуратно выбритый розовый старичок, из тех, что имеют вид вкусный, как сдобные, хорошо подрумяненные пирожки.

Старичок постучал, обитая железом дверь в тюремной стене перед ним открылась.

Миссис Дьюли обернулась к викарию, она дышала коротко, часто

- Кто... кто это? Кто туда сейчас вошел?

- Ах, этот? Это, дорогая, м а с т е р.

Миссис Дьюли схватила викария за руки выше локтя, вцепилась в него изо всех сил: