Островитяне

Несколько лет Жанна прожила почти в полной изоляции от внешнего мира. В закрытом коттеджном поселке, в огромном нелепом доме, построенном Сабиной, заботилась о ее детях. Раньше свобода перемещения была ограничена инвалидным креслом, теперь его заменило чувство долга. Пьянящее чувство свободы, когда хотелось убежать на окрепших ногах, куда глаза глядят, исчезло. Иногда она думала: «А оно того стоило? Терпеть такие муки, чтобы стать придатком к стиральной машине или кухонному комбайну? И куда ушла любовь? Сгинула в зыбучих песках бытовых неурядиц и ссор из-за пустяков? В бессмысленной ревности к покойной?» Развешивая на сушилку чуть влажные простыни или пропалывая и рыхля землю на клумбе, она начинала всерьез на себя злиться. На свои мысли.

После работы на частной фирме, где у Жанны не сложилось, Сергей сказал, что сам может обеспечить семью, а ей не стоит больше и пытаться. Хозяйство было большое, и Жанна согласилась. Он уезжал рано, захватив с собой детей, которых завозил по дороге на работу в школу. Она делала уборку, готовила обед, стирала, подстригала газон, ухаживала за цветами, словом, занималась домашним хозяйством, — труд, который никто не замечает, потому что нет ему конца и края.

Она стала просто домохозяйкой, правда, живущей в огромном коттедже и в средствах не стесненной. Но суть вещей от этого не меняется. Однообразие заедает тем быстрее, чем роскошнее окружающая тебя обстановка. Жаловаться ей было не на что, разве что на скуку. За неделю муж так уставал, что в выходные предпочитал лежать на диване перед телевизором, закрывшись газетой, чтобы Жанна не видела, как, на самом деле, он дремлет. Все-таки ей было двадцать, а ему уже за сорок. Ей хотелось бури, а ему покоя. Бурь в его жизни было предостаточно. После путешествия по океану страстей великой певицы он со спокойной совестью пришвартовался в тихой гавани и свернул парус. Это была вторая в его жизни любовь, полусонная, снисходительная, к женщине, годящейся ему в дочери. Третий ребенок в его семье — вот что такое была Жанна. Старшая сестра его детей.

Через несколько лет она заметила, что дети подросли. Сережа-младший говорит басом, а над его верхней губой пробиваются темные усики. Эля пользуется косметикой и носит бюстгальтер. Девочки взрослеют рано, она же хорошенькая, в маму, и большая кокетка. Заметив, что у Эли есть небольшой голосок, отец уже стал прочить ей карьеру эстрадной певицы. Что ж, с этим сейчас не проблема. Родословная у девочки замечательная, в память о рано ушедшей из жизни гениальной матери пойдут навстречу. Ей хватит того, с чем другие тут же получат от ворот поворот.

Эля всерьез нацелилась на эстраду, Сережа-младший пошел по стопам отца, поступил в технический вуз, стал увлекаться девочками и ходить на модные дискотеки. Он был рослый, широкоплечий, с восьмого класса стал качаться, всерьез работать со штангой, чтобы нарастить мускулы, и Жанна рядом с ним порою терялась. Между ними разница в возрасте гораздо меньше, чем между ней и его отцом! Ей бы на дискотеку! В ночной клуб! Пока не поздно, пока ее время еще не прошло!

И Жанна затосковала. Слишком быстро все закончилось. Дети стали самостоятельными, в ее заботе нуждаются все меньше й меньше. Разве что в сытной, вкусной еде и чистом постельном белье. В убранных комнатах и постиранных ею вещах. Но какова же тогда ее роль? И что будет дальше? О ребенке муж и слышать не хотел, Жанна не понимала его упорства. Чем ее дети будут хуже детей Сабины?

— У тебя плохая наследственность, — сказал как-то муж.

— Ты имеешь в виду, что мой папа был алкоголиком?

— Не в трезвом же виде он попал под поезд?

— А твоя жена в каком виде под него попала?

— Не смей ее трогать! Эта тема не обсуждается!

— Ага! Это святое! Значит, моя наследственность плохая, а ее хорошая!

— Ты же не могла ходить, — пробормотал муж, -без операции. Вдруг это передается по наследству?

— А истерия? Депрессивный психоз? Склонность к суициду? Ты на Элю посмотри! Чуть что -сразу в слезы!

— С девочкой все в порядке.

— И со мной в порядке. Мне двадцать четыре года, скоро будет двадцать пять. Я хочу детей.

— Молодая еще, успеешь.

— А ты, Сережа?

— Намекаешь на разницу в возрасте? На то, что я для тебя старый? Что ж. Я тебя сюда не звал.

— Ты… — она даже захлебнулась от возмущения, — хочешь сказать, что я напросилась?!

— В общем-то…

— А совесть у тебя есть?

— Знаешь, Жанна, я для тебя немало сделал.

— Ну да! Пересадил из одной клетки в другую! Та была деревянная, а эта золотая, всего-то и разницы! Невелика заслуга!

— Ты сама этого хотела. И приложила немало усилий. Между прочим, я простил тебе грязный шантаж, который…

— Я знала, что когда-нибудь это всплывет! История о том, как я попала в твой дом! Значит, ты меня разлюбил! Раз до этого дошло!

— Раз до этого дошло, до выяснения отношений, значит, тебе больше нечем заняться, — сделал вывод он.

Сабуров обожал делать выводы. Он был человеком обстоятельным.

— Знаешь, ты прав. Мне пора пойти работать.

— Опомнись! У тебя даже высшего образования нет!

— Хорошо что напомнил!