Островитяния. Том второй

Наттана коротко, удивленно рассмеялась:

— Это ничего не меняет. Я никогда не выйду за вас.

Нагруженная тяжелыми плитами тележка двигалась не быстрее пешехода. Солнце у нас за спиной клонилось к закату, но воздух словно застыл, сухой и жаркий. Липкий пот покрывал тело; я очень устал. Сейчас я почти не думал о Наттане. Внутренне я уже перенесся к ожидавшему меня Дорну, к морской прохладе Острова и представлял наш разговор о моем будущем.

Прошло немало времени, прежде чем я снова взглянул на Наттану. Она сидела устало расслабившись, сложив руки на коленях, раскачиваясь в такт толчкам тележки. Сейчас ее трудно было назвать красавицей, но я знал ее с ног до головы, она была близка, дорога, желанна.

— Никак не отделаться от ощущения, что вы принадлежите мне и только мне, Наттана.

— Ощущения? — переспросила она. — Когда же мы и вправду покончим с ним?

— Ну, нам не так уж часто придется видеться.

— Семья… работа… или и то и другое, — вяло ответила она, — пока наконец совсем не забудем друг друга.

— Но человек всегда стремится к чему-то большему!

— Больно думать, что что-то хорошее ушло, но мы не должны забывать, что можем быть счастливы и по отдельности!

— И это больно?

— В каждом из нас прошлое оставило рану, и, когда мы рядом, она начинает болеть.

— Так что же нам делать, Наттана?

— Но ведь в наших отношениях была и остается одна замечательная вещь. Никто из нас по-настоящему не знал другого — так не бывает между мужчиной и женщиной, — но нам часто удавалось понимать друг друга. А когда мужчине случается понять женщину и наоборот, это как молния в ночи — на одно краткое мгновение мир озаряется весь, до мельчайших деталей. Все делается яснее и ярче, чем когда это происходит между просто друзьями или подругами, как бы хорошо каждый ни знал другого. Тот свет более постоянный, но и более тусклый. Не знаю, как вам кажется, но, по-моему, подобное понимание было отпущено нам полной мерой, и я верю — навсегда останется с нами.

— Когда мы снова увидимся — если увидимся.

— Я не боюсь взглянуть правде в глаза. Этого может больше никогда не произойти, но это было с нами, Джонланг!

— И сегодня — сегодня днем.

— Да, — сказала она.

Когда пять тележек одна за другой въехали в ворота Верхней усадьбы, мягкие сумерки стояли кругом, солнце уже почти село, пламя заката разлилось над горизонтом. Работники вернулись в дом и ждали ужина. Свечи желтым светом озаряли кухню. Однако прежде надо было разгрузить тележки, отвести лошадей на конюшню и задать им корм. Наттана занялась всем этим наравне с другими, и так славно было, что она — с нами.

Когда мы наконец покончили с нелегкой работой, сложив каменные плиты штабелями вдоль стен амбара, небо было уже густо усеяно звездами.

Мы с Наттаной, рядом, пошли вместе со всеми к дому. Уже повеяло вечерней прохладой, но тяжелый жаркий день давал о себе знать. Из столовой доносились голоса.

— Устала, Наттана?

— Очень… и вы, должно быть, тоже.

— Да. Мы оба устали.

— Не хочу никакого ужина, — сказала девушка, — не хочу быть сейчас среди всех этих людей.

— Я тоже. Давайте побудем вместе.

— Пойду утащу что-нибудь с кухни, вдруг нам захочется есть.

Я остался ждать Наттану на дворе. Тишина ночи была столь глубока, что даже звуки голосов не нарушали ее. Когда Наттана вернулась, я взял ее руку в свою, чувствуя, какая она горячая, и мы пошли, озаряемые светом звезд, пока ноги сами не привели нас к озеру.

В бледном сиянии мы отыскали лодку с веслами у причала и, оттолкнувшись, бесшумно скользнули вперед, рассекая стеклянистую поверхность воды, столь темной и гладкой, что она казалась вторым небом, со звездами на недосягаемой глубине.

Скоро мы доплыли до того места, где катались на коньках, и причалили к узкой полосе берега, под прикрытием отвесно вздымающейся, поросшей соснами скалы.

Мы сели на землю, я обнял Наттану, и мы поцеловались. Трудно сказать, было ли то желание. Скорее мне просто хотелось находиться рядом с ней и касаться ее, чувствуя, что ей этого тоже хочется.

Мы легли рядом, глядя в разверстые над нами звездные бездны, касаясь друг друга плечом, рукой, бедром, — и этого было достаточно.

— Как хорошо, Наттана, — сказал я.

Ответа не последовало.

Я позвал ее по имени, прислушался, но услышал только ровное дыхание девушки.

Мои глаза тоже слипались. Сон овладел мной мгновенно, хоть я и продолжал держать в своей руке бесчувственную, мягкую ладонь Наттаны…

Прошло немало времени, пока мы, пошатываясь, снова не уселись в лодку и двинулись к дому. Наттана притихла на носу, как спящая птица.

Все уже улеглись, и только на кухне горел свет.

Возвращение наше тоже напоминало сон — промежуток между двумя снами, и крепкий, уже в постели, сон стал мирным окончанием наших странствий.

Стояла еще ночь, когда я снова проснулся, близко ли, далеко ли была заря — я решил немедленно ехать. Атт так и не проснулся, но Эк приоткрыл глаза, пока я при свече упаковывал свои вещи. С ним одним я и простился. Все остальные спали беспробудным сном.