Островитянин

Хотя эта ночь у нас выдалась веселой, следующее утро стало для нас печальным. Подойдя к лодкам, мы увидели людей, которые не позволяли нам их отвязать. Это были королевские полицейские, получившие приказ не отдавать нам лодок. Приказ этот исходил от сборщиков ренты, а поскольку наша так и не была выплачена, конечно, не стоило и ожидать, что мы выплатим ее сейчас, особенно если дорога домой для нас закрыта и заниматься своим делом мы не можем.

Ну так вот. Не было в Дангяне лучшего развлечения, чем люди с Бласкета, застрявшие в городе. Много разного народа приезжало из деревни посмотреть на такое чудо, а среди них и наши случайные друзья, которые привезли с собой сколько-то денег, чтобы поддержать островитян и помочь выплатить их долг. Прежде чем кто-либо из нас смог бы забрать лодки, надо было выплатить долг за весь Остров. Те, кто мог бы хорошо заплатить, не имели к лодкам отношения. Двое приехали из деревни, чтобы передать деньги мне лично и помочь выплатить мою долю из общего долга. Я поблагодарил их, но денег не принял, потому что чувствовал, что лодки все равно не выпустят, что бы ни случилось. Мы бродили туда-сюда по улицам, и случайные владельцы лавок предлагали нам денег на выплату, но ни один из нас их не взял. Мы объяснили им, что, когда и если только лодки отпустят, мы сами к ним придем. И так мы остались еще на одну ночь в Дангян-И-Хуше.

Следующее утро было мрачным и грустным, дела наши не двигались ни туда ни сюда, точно так же, как и накануне. Мы проторчали там до полудня, а потом терпению нашему пришел конец, и все шестнадцать человек наших в ярости двинулись из города, заявив, что все управляющие и помещики в этой стране могут катиться ко всем чертям.

Мы дошли до Дун-Хына; то есть некоторые из нас ехали верхом на лошадях, но в основном шли пешком. Однако нам пришлось возвращаться обратно в Дангян, чтобы присмотреть за товарами, на которые мы заработали и которые были нам по-прежнему нужны. Мы не потратили много на обратную дорогу, но даже при этом нам пришлось прошагать еще немало, и мы дальше уж следовали своим путем, пока не добрались до родной земли, которую покинули.

Есть такая пословица: «Хорошо то судно, которое добирается до места». С того времени и посейчас мы остались без единой большой лодки, и было у нас только несколько маленьких, пока они совсем не обветшали. С тех самых пор в гавани Бласкета остались только нэвоги.

Сборщики ренты словно с цепи сорвались. Они пытались продать задержанные лодки, но никто и не думал их покупать, даже по фунту за пару. И сборщикам просто пришлось выкинуть лодки в поле, где их точили черви, а им так и не удалось заработать ни шесть пенсов, ни даже пенни. Это навсегда подорвало решимость бейлифов и сборщиков в их отношениях с островитянами. Хотя один лавочник забрал нэвог у очень бедного человека, украв его ночью от причала, но и эту лодку постигла та же болезнь: за нее не удалось выручить ни шесть пенсов, ни пенни, и она окончила свои дни на окраине поля того, кто ее забрал, перевернутая кверху дном, похожая на морскую свинью, выброшенную морем на берег.

Ну и вот. Из-за того, что в тот раз у сборщиков ничего не получилось выручить за лодки, все шло своим чередом еще очень долго, прежде чем с нас потребовали хоть какую-то ренту. И как все началось, так и кончилось, а потому легко можно сказать, что с тех пор никакой ренты мы больше не платили.

После всего этого нам пришлось положиться на нэвоги и использовать их для лова в море как только можно, и днем, и ночью: омары – днем, с мая по август, а макрель и скумбрия – каждую подходящую ночь, как только придется. Мы провели так несколько лет, и множество чужаков приезжали каждый год в поисках рыбы – до тех пор пока наконец пять компаний не начали искать и набирать людей на лов макрели. Хотя такой лов требует очень изнурительного и большого труда, те, кто занимался этим ремеслом, никогда не знали голода и лишений. Думаю, если бы раньше мы были такими же падкими на фунты, как стали сейчас, смогли бы изжить нищету гораздо скорее.

Совсем немного времени прошло, как жизнь изменилась, и даже не с одной стороны. Настала пора передать землю новому хозяину, и на Бласкет приехал человек от самого графа.

Тогда платили по два фунта с коровы, значит, рента со всего Острова составляла примерно 80 фунтов. Этот новый управляющий собрал островитян, чтобы они сами решили между собой, сколько могли бы теперь платить. Вот и все, больше никаких дел к ним у него не было. Основательно поразмыслив, какой-то бродяга взял наконец слово и сказал:

– Дьявол побери мою душу! Я бы, к примеру, даже лопатой земли не коснулся, пока мне не дали бы по фунту с каждой коровы!