И все смолкло.
Посидев еще немного, Юля выключила компьютер, едва передвигая ноги, дотащилась до кровати, на ощупь нашла будильник, завела на девять утра (надо было еще готовиться к утренней репетиции) и мгновенно провалилась в сон.
Будильник орал как ненормальный, и Юля, хлопнув негодяя по макушке, собиралась натянуть одеяло и спать дальше, но звон продолжался. Наконец из постели выполз Сергей, прошлепал в прихожую, что-то пробормотал сонным голосом и постучался в комнату Юли:
– Мам, это тебя. Возьмешь трубку?
Юля немедленно испугалась. На часах было еще только половина девятого, никто из своих позвонить в такое время не мог, свои все спали. Значит, либо звонил чужой, а от чужих хороших новостей ждать не приходилось, либо свои, но это означает, что у кого-то случилась беда.
– Да, алло? – сразу проснувшись, закричала в трубку Юля. – Кто это?
– Да не кричи так, я же не глухая. – Голос Тарасовой был хрипловатым, как будто она тоже не выспалась и всю ночь курила (собственно, так оно и было), но спокоен. И Юля тоже немного успокоилась.
– Извините, Светлана Николаевна. Я просто подумала, что-то случилось…
– Случилось, – согласилась Тарасова. – Тебе мало того, что вчера было? Это я виновата. Марианна затеяла тогда болтовню, а я ее поддержала. Устроили неприличную возню вокруг нового директора, а надо было просто пойти и денег попросить, как всегда. Всегда давали, авось и на этот раз не отказали бы. Нам и надо – копейки. Короче говоря, я сейчас на завод звонила, новый-то, говорят, с семи утра всегда на месте. Кто рано встает, тому бог подает, народная мудрость, между прочим. Поговорила с секретаршей, с Варварой, ты ее знаешь. Она похлопотала. В общем, Мордвинов готов нас принять в десять пятнадцать. Как раз потом на репетицию успеем.
– Вы меня хотите с собой взять? – с трудом вникла в суть идеи Юля. – А зачем?
– Ну, ты, мать, совсем плоха стала, – расстроилась Тарасова и притворно запричитала: – Мордвинов мужик молодой, красивый, а приду я одна, старуха. Что ему с меня? А ты глаз радуешь, молодая, красивая. Режиссер опять же. Пусть он на тебя смотрит, а меня слушает. Разделяй и властвуй, поняла, нет? Собирайся давай. Причешись там и все такое.
– Я не пойду, – отказалась Юля. – От меня там один вред будет.
И она вкратце пересказала Тарасовой ее разговор с Павлом в аэропорту. О том, как он ее не узнал, хотя несколько раз видел, как она в отместку не удержалась от ехидных замечаний в его адрес. И о том, что спектакль ему не понравился, как и она сама, кажется.
– А ты и лапки кверху? – захихикала Тарасова. – Что не узнал тебя – это как раз нормально, ты актриса, ты разная. Это Сашка у нас всегда одинаковая, краса ненаглядная. Тебе не досадно, что она тебя опередила? С Марианной на пару, голову даю на отсечение, что без Марианны тут не обошлось. А мне, понимаешь, как играющему тренеру обидно за наш с тобой тандем. Пошли, даю тебе еще один шанс. Только джинсы свои не надевай, лучше платье. То, бордовое, тебе идет. И браслет Юркин как раз.
– Светлана Николаевна! – возмутилась Юля. – Ну что вы такое говорите! Прямо как сваха, честное слово!
– Ты хотела сказать «сводня», но удержалась из вежливости, – правильно поняв заминку, продолжала веселиться Тарасова. – Молодец, начальство надо уважать. Вот я тебе, как начальство, и говорю: просыпайся, накладывай грим, и пошли работать. Это работа, понимаешь, Юля? Твоя и моя, кроме нас с тобой, ее никто не сделает. Я тебе уже объясняла.
Юля попыталась вставить слово, но директриса ее не слушала. Отсмеявшись, заговорила серьезно:
– И не ломайся, я же тебя в постель к нему не укладываю. Там уже и место занято, судя по всему, опоздала ты, голубушка, опоздала. Понимаешь, мужик он, кажется, непростой. Я и сама вижу, и по тому, что ты мне рассказала. Вдвоем нам легче будет. А то спектакль не выйдет. Если сразу денег даст, тогда успеем костюмы в срок отшить, а если нет… – Тарасова вздохнула и замолчала, предоставляя Юлиной совести возможность продолжить монолог.
– Хорошо… Я приду, – обреченно согласилась Юля.