Островок счастья

Поэтому Павел еще накануне заказал в Екатеринбурге десять роскошных букетов (все разные!) для каждой актрисы. Общая стоимость этих букетов вместе с доставкой составляла сумму, немногим меньше той, что просили у него директор и режиссер. В этом заключалась некоторая, как бы это выразиться… неловкость. Но там было дело принципа, утешал себя Павел, а принципы не измеряются в рублях. Пусть они поймут, что отказал не потому, что жадный, а потому, что у них разные взгляды на искусство вообще и на их театр в частности. Если бы кто-то сказал Павлу, что он, сам того не замечая, все время думает о той ссоре, ищет оправданий и аргументов, он бы рассердился. И еще больше разозлился бы, если бы ему кто-нибудь сказал, что он думает о Юле. Отчего-то очень хотелось, чтобы ее спектакль получился. Хотя, в общем, ему нет до этого никакого дела – так, просто интересно.

Поначалу происходящее на сцене Мордвинова озадачило. Примерно половину первого действия Павел старательно прогонял с лица вопросительное выражение (он прекрасно помнил, как Юля сказала ему, что его кислую физиономию на премьере «Канотье» прекрасно видели все актеры). Прежде всего Гоголь был нагло переписан. Спектакль начался не с привычного «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам…», а со сцены, где два Хлестаковых, молодой и старый, вспоминали занятную историю из прошлого, наперебой пересказывая друг другу смешные детали и по нескольку раз повторяя самые интересные места. Было понятно, что постаревший Хлестаков ничуть не раскаивается в безобразии, по молодости лет учиненном в провинциальном городке, и весьма сердит на господина Гоголя, который кое-что переврал в своей пьеске.

– Спросил бы у меня, как, мол, оно на самом деле было, уважаемый Иван Александрович. Я бы все, честь по чести… А то понаписал! – ворчал Хлестаков-старший, пощипывая тощие бакенбарды, которыми он, судя по всему, весьма гордился. – И вовсе я не говорил ни про какой лабардан. Я и знать не знаю ни про какой лабардан.

– Просто черт знает, что такое, – охотно соглашался Хлестаков-младший, за неимением бакенбард пощипывая себя за мочку уха. – Приглуповат и без царя в голове – покорнейше благодарю господина сочинителя за такую характеристику. Обидно-с! А ведь все зависит от той стороны, с которой кто смотрит на вещь.

– А как ни смотри, – вдруг развеселился Хлестаков-старший. – Дурак ты был, братец, что то письмишко-то Тряпичкину намарал. Кабы не это, мы с Антоном Антоновичем быстрее бы поладили.

Тут в кабинет вошла Марья Антоновна, невысокая худенькая женщина с решительными манерами, которые выдавали железный характер, и младший Хлестаков исчез, как растворился. К своему всевозрастающему изумлению Павел узнал, что жизнь Хлестакова, благодаря дочке Городничего, не пожелавшей упустить хоть призрачный, но все же шанс вырваться из заштатного городишки в столицу, сложилась вполне успешно. Запанибрата со всеми министрами он, конечно, не стал, но под уверенным руководством Марьи Антоновны все же сделал карьеру в какой-то канцелярии. «А ведь и правда, – неожиданно подумал Павел, – всегда интересно было узнать, что стало с лжеревизором после того, как он сбежал из города…

Затем, вопреки опасениям, спектакль пошел своим чередом. Актеры почти не отступали от текста. Но то, что все роли играли женщины, заставляло услышать этот текст совершенно по-новому, прислушиваться, не пропуская ни слова, ни интонации. И ассоциации возникали совершенно другие, от школьного курса отличные. Актрисы не играли мужчин. Костюмы их были не мужскими и не женскими, потому что мундир – он и есть мундир, что называется, унисекс. Как и государственная должность не предусматривает деления на «м» и «ж», требуя от человека, занимающего то или иное кресло, бесполых честности, порядочности, сообразительности, изворотливости, ума или подлости… смотря по обстоятельствам.

И Павел, сам того не замечая, увлекся происходящим на сцене, да так, что забыл о времени. Когда закончился спектакль, он вместе со всеми долго отбивал ладони, кричал: «Браво!» – и улыбался Юле, которая, как ему показалось, несколько раз взглянула прямо на него. У нее это получилось свысока, и Павел имел все основания подозревать, что не разница в уровнях сцены и партера была этому причиной.