Островок Вневременье

Все герои, упомянутые здесь, – подлинные, живущие или жившие на этом свете. Только имена я поменял, чтоб не смущать, коли попадет им в руки этот текст. И события тоже настоящие, хотя не все происходили именно в описываемый период, бо не документальная это книга, чтобы соблюдать четкую хронологию. Разброс примерно лет в пять. Дороги – из тех самых, по которым я намотал не одну сотню тысяч километров. Такими они были на самом деле. Стали ли с тех пор намного лучше? Не могу ничего утверждать. Да у меня и пути теперь совсем иные…

Хотелось бы предвосхитить критику тех, кому довелось ходить на дальняк, и сообщить, что – да, диалогов в тексте мало. Но разговоры эти зачастую весьма незатейливы и повторяются из рейса в рейс. Мата в них полно, опять же. Стерлись они из памяти. Что-то более-менее существенное я выложил, а то, что осталось за рамками текста, можете услышать сами, буде такое желание возникнет. Сейчас в сети и аудиозаписи каких угодно разговоров найти просто, и даже видео.

Ну вот как-то так…

Остров Вневременье

И с приветом, и спасибо всем тем,

Кто мигал дальним светом,

Принимая ответный сигнал этим летом,

И так любит рисковать.

«Сплин»

Мы по всей земле кочуем,

На погоду не глядим.

Где придется заночуем,

Что придется поедим.

«Веселые ребята»

Раннее утро – это когда, проснувшись, чувствуешь себя старым, даже не перевалив за три десятка. Сонная подружка тихонько касается плеча и вполголоса говорит:

– Пора вставать.

Я уже не сплю. Я перед командировками не только плохо засыпаю, но и рано просыпаюсь. Зов трассы. Каждый раз так. И не махнуть на него рукой, и не бросить. Вроде бы и есть возможности уйти туда, где не надо рано вставать, а сама работа не требует особых усилий. Ведь занимался же сигналкой в околоментовской госконторе и в ус не дул. На круг, если с левыми монтажами, к концу восьмидесятых до шестисот монет в кармане позвякивало. А сам ходишь по квартирам, обрывы омметром щупаешь. А когда и хозяйку квартиры, но уже без омметра. И времени свободного – умотаться. Но обратно в реку не войдешь. Скучно будет и грустно без моей Москвы. А какая же она была роскошная вот в эти самые годики преддевяностые! Это сейчас в центре везде заборы понагородила приезжая деревня. Дома строят огромные. А тот любимый маленький двух-трехэтажный городок сгинул совсем. Разве что в памяти моей пока жив, да в параллельной реальности, если таковая отыщется на картах вселенских. А символом любимой Москвы на все времена остался облезлый, выгоревший до небесной голубизны двухэтажный домик. Два подъезда, восемь квартир. В вытоптанной до состояния камня земле ржавые столбы торчат с т-образными перекладинами, между которыми натянуты веревки и висит белье. Детский велик трехколесный, тоже какой-то древний, с литыми тонкими шинами, уткнулся передним колесом в заборчик. А, ладно, чего тут еще расскажешь? Тут видеть надо. Считай, осталась теперь мертвечинка от моей Москвы. От Садово-Триумфальной до начала Ленинградки мой участок был. Забавные там люди обитали, к тому же в большинстве своем – москвичи. Хорошие, плохие, снобы, сумасшедшие… И ведь что странно, со всеми ухитрялся как-то ладить. И не напрягаться тоже удавалось. Когда не было заказов, то отправлялся домой, заваливался на кровать и читал книги, восполняя отгрызенные армией два года невосполнимой юности. Неплохо шло все. И не могу вспомнить никак, почему ушел, но очень правильно сделал. Спивался там народец капитально. Заказов когда ждали – забивали козла и тихонечко квасили. Запомнились эти посиделки только парой вещей: в помещении – дым коромыслом, а за мутными окнами – серая осенняя муть. Скорее всего – безнадега на меня резко наваливалась, вот и ушел. Тупик там, конечная станция, а вовсе не вокзал отправления. И здесь тоже не сахар, но есть трасса. Волшебная лента асфальта, манящая, любимая. Как же я без нее, родимой, жить-то буду?

Половина пятого, январь, темно. Я встаю, ползу в туалет и закуриваю там первую сигарету. Кашель еще спит, желудок уже ворочается. Ранний подъем надо записать в пыточный арсенал. Хотя, полагаю, его туда уже вписали ушлые ребята. Все, от чего людей тошнит, с большим удовольствием используют разнопогонные официальные палачи.

От завтрака воротит с души. Тоже привычное состояние для раннего утра. Заглядываю на кухню и смотрю на термометр. Минус пятнадцать. Ничего, оттепель почти. Не включая свет, одеваюсь. Попутно спотыкаюсь о баул и рюкзак.

– Свет бы включил, я ж не сплю! – шепчет Ника.

– Да обойдусь, – шепчу в ответ.

Почему мы шепчемся? Да кто ж тут разберет. Может быть, не хочется спугнуть остаток снов. Или, опять же, еще одна примета образовалась. Их много, этих примет предкомандировочных. Бывают плохие, бывают хорошие. Но чем больше – тем лучше. Тогда невозможно подсчитать баланс и садишься за руль абсолютно спокойным.