Островский. Драматург всея руси

Излишне говорить, что наши беседы оживлялись воспоминаниями собеседников из личной жизни и грубоватыми, но остроумными шутками Писемского.

В половине семидесятых годов я встретил Островского за обедом у Некрасова. Он был молчалив и показался мне чем-то озабоченным. Мне пришлось видеть его снова в Москве в июне 1880 года при открытии памятника Пушкину. Радостный и добрый, он принимал участие во всех видах чествования великого поэта. На обеде, данном городом депутатам от разных учреждений и обществ, мне (привезшему адрес от петербургского Юридического общества) пришлось услышать в его речи горячо сказанное от лица литературы крылатое слово: «Сегодня на нашей улице праздник». Он находился в группе выдающихся писателей, вышедшей на третий день празднества на эстраду Дворянского собрания с лавровым венком для увенчания бюста Пушкина, причем его друг, Писемский, при общем одобрении, снял на время этот венок с бюста и возложил на Тургенева…

В последний раз я видел Островского за два года до его кончины, в редакции «Вестника Европы». Он жаловался на усталость, и на лице его лежала какая-то тень, как будто его уже слегка коснулась смерть своим крылом. Но он был очень оживлен и с иронией повествовал о своих прошлых цензурных злоключениях, указывая, что знаменитое Третье отделение за время своего существования очень косо смотрело на него, считая его драматические произведения систематическими и последовательными нападениями на купечество, дворянство и чиновничество. Разговор перешел на Салтыкова-Щедрина, и Островский отзывался о нем самым восторженным образом, заявляя, что считает его не только выдающимся писателем с несравненными приемами сатиры, но и пророком по отношению к будущему.

Излишне говорить о заслугах Островского в истории русского драматического искусства. Они уже давно всеми признаны. Но у него есть и другая заслуга пред русской историей вообще: ученому исследователю нашей прошлой бытовой жизни он дал в своих драмах и комедиях драгоценный и содержательный материал для освещения одной из сторон целого периода именно этой жизни.

Об авторе:

Анатолий Федорович Кони (1844–1927) – видный судебный и общественный деятель, литератор. Встречи Кони с Островским начались в 1863 году и продолжались до конца жизни драматурга. Кони не был ни другом, ни очень близким его знакомым и встречался с ним только у третьих лиц, но со студенческих лет он являлся восторженным почитателем творчества Островского. Воспоминания А. Ф. Кони, по его собственной датировке, их завершающей, написаны в январе 1923 года и напечатаны в юбилейном сборнике «Островский».

Фёдор Бурдин Из воспоминаний об А.Н. Островском

Наши первые отношения с Александром Николаевичем Островским начались с московской гимназии, в 1840 году, где я учился вместе с ним и его братом Михаилом Николаевичем. Александр Николаевич был старше нас на три класса, и тогда уже он любил театр, часто посещал его; мы с великим удовольствием и интересом слушали его мастерские рассказы об игре Мочалова, Щепкина, Львовой-Синецкой и др.

Фёдор Бурдин

Первое, что он напечатал в издававшемся В. Н. Драшусовым «Московском листке» (1847 год), было: «Картина семейного счастия», обратившая на себя всеобщее внимание по необыкновенно типичному языку и живости характеров; несмотря на то что это была только небольшая картинка, о ней говорили тогда много в литературных кружках, и ее перечитала вся Москва.

Вскоре потом в этом же «Листке» было напечатано несколько сцен из его комедии «Свои люди – сочтемся!».

Отдавшись вполне литературным занятиям, А. Н. Островский начал свои труды у Погодина в «Москвитянине», работая в редакции журнала, куда и ходил ежедневно пешком от Николы Воробина у Яузского моста на Девичье поле – пространство, составляющее около шести верст. Занимался он там корректурой, составлением мелких статей и перепиской и зарабатывал около пятнадцати рублей в месяц, имея у отца только квартиру. «Это было тяжелое время, – говаривал Александр Николаевич, – но в молодости нужда легко переносится!»

В «Москвитянине» была напечатана комедия «Свои люди – сочтемся!», за которую он получил от Погодина гроши, и, с грустью вспоминая об этом, не хотел даже никогда говорить, как мал был этот гонорар. Когда он прочел у Погодина на вечере в первый раз эту пьесу, то Шевырев, обратясь к слушателям, сказал: «Поздравляю вас, господа, с новым драматическим светилом в русской литературе!» – «Я не помню, как я пришел домой, – говорил Александр Николаевич, – я был в каком-то тумане и, не ложась спать, проходил всю ночь по комнате – такими сказочными словами мне показался отзыв Шевырева».

Пьеса произвела на всех сильное впечатление. П. М. Садовский почти ежедневно читал ее в обществе; все желали слышать молодое художественное сочинение и прекрасное чтение знаменитого артиста. По словам Садовского, известный генерал А. П. Ермолов, выслушав пьесу, сказал: «Она не написана, она сама родилась!»