Острые перья

— Не смей, — низким, угрожающим голосом рыкнул Арен. — Не смей…

Он уже попрощался с ней однажды. Второго раза не должно быть.

Игараси и сам не знал, о чем просит ее. Не смей уходить? Но он не в силах ее удержать. Не смей прощаться? Это было ее право.

Наоми все решила. За него и за себя. За них.

— Так будет лучше, — из-за слез она ничего не видела перед собой, но ей было и не нужно видеть — лицо Арена помнила прекрасно, в мельчайших деталях. Не забыла бы, даже если бы захотела. — Ты же понимаешь…

Она всхлипнула и замолчала.

Я не владею собой, — хотелось сказать ей, но она боялась открыть рот, потому что из него наружу рвались уродливые рыдания. Это и злило, и утешало одновременно — потому что пока еще она могла плакать.

Но скоро не сможет. Сотни перьев ворочались под ее кожей, рвались наружу — лопатки жгло огнем, и Наоми едва сдерживала громкий, торжествующий крик, хозяйкой которого была не она.

— Я ни о чем не жалею, — глотая слезы, быстро проговорила она. — Я счастлива, что встретила тебя. Мне жаль, что все так получилось.

Боль сотрясала ее тело, но боль, царящая в сердце, была сильнее. Она должна быть хладнокровной, как ее обожаемые ножи и клинки — такой же равнодушной и твердой, как сталь, но стоило ей вспомнить Арена, как вся решимость плавилась, точно металл под напором огня.

У них должно было быть больше времени. Вся жизнь. Существо внутри нее смеялось над количеством человеческих лет, но Наоми было бы достаточно. Прожить вместе отпущенное время, вместе уйти.

Моменты из их непрожитого совместного будущего мелькали перед глазами, как захватывающий фильм — она смотрела их, не отрываясь, и знала, что ничего из этого не сбудется. Мысли путались, становясь все более хаотичными; злобный шепот, исходящий из глубин нутра, не заглушал даже встревоженный голос Арена.

— Ты помнишь, как мы познакомились? — с трудом спросила Наоми.

Она не расслышала его ответа — голова раскалывалась на части, перед глазами было темно, хотя она держала их открытыми. Наверху кто-то торопливо ходил, меряя шагами зал, очень тихо плавился воск. Но она слышала. Слышала.

— Да, — ворвался в уши родной голос. — Я помню.

— Ты спросил у меня, нравится ли мне та картина, а я ответила, что нет. И добавила, что только идиот мог купить подобное уродство, — Наоми улыбнулась, слепо глядя перед собой, — только потом я заметила чек в твоей руке.

— Картина и впрямь была уродливой, — прошептал Арен.

— Но ты все равно повесил ее в гостиной.

— Потому что она напоминала о знакомстве с тобой.

В горле защипало. Наоми хотела еще раз повторить, что любит — еще тысячу раз, — но вместо слов вырвался отвратительный клекот.

Значит, пора.

Она уже не могла бороться.

Наоми опустила голову вниз, устав смотреть во тьму перед собой. Хотела опустить и руку — но тут пальцев коснулось тепло. Арен, насколько мог отодвинувшись от стены, сжал кончики ее пальцев, судорожно давя крик.

Крохотное прикосновение, длящееся несколько секунд — все, что было им позволено.

Наоми моргнула. Когда она вновь открыла глаза, они стали золотистыми, а взгляд — почти пустым.

Прости, — беззвучно прошептала она.

Сначала она думала, что сможет побороть это. Даже когда темные, злые мысли захватывали ее целиком, Наоми удавалось взять над ними контроль, ослабить рвущееся наружу нечто. Она ощущала его дикое, неистовое желание вырваться на свободу, расправить крылья и взлететь — Наоми ни разу в жизни не летала, но откуда-то знала, как пьянит чувство полета и высота.

Однажды она очнулась на крыше многоэтажного дома, стоя на самом краю — люди и машины внизу казались такими крошечными, такими незначительными…

Такими ничтожными.

Ты можешь убить их всех, — донеслась до нее ясная мысль. — Только дай мне волю. Уступи.

Но Наоми не хотела убивать всех. Там были люди, которых она любила.

Она скорее позволила бы себе умереть, чем поставила бы под угрозу жизнь Арена. И когда бороться не осталось сил, она ушла — чтобы спасти его. Потом согласилась пойти с Изаму — чтобы спасти все, что ей дорого.

То, что жило внутри нее, хотело чужих жизней. Наоми стала слышать пение оружия — молчащее до этого момента, оно вдруг начало взывать к ней. Клинки, ножи, мечи, веера — все это звенело, дрожало и пело в предвкушении битвы.

Тогда Наоми избавилась от всей своей коллекции в обмен на амулет. Она все равно не смогла бы оставить ничего себе — искушение взять в руки оружие было столь сильным, что она могла часами сидеть с кинжалом в ладони, слушая звон стали, рассказывающий о давних сражениях.

Она слышала этот призывной крик и сейчас — наверху у кого-то было оружие. Ее глаза широко раскрылись, пальцы на руках дернулись, скрючиваясь, как лапы хищной птицы.

— Наоми…

Она не откликнулась. Это было не ее имя. Ее звали не так.

Повернувшись, она дернула цепь — стена дрогнула, пошла трещинами. Вырвав крепление, она встала, распрямила плечи, запрокинула голову, уставившись в потолок. Сверху ходили люди — люди, хотящие сделать ей больно.

— Наоми…