Острый нож для мягкого сердца

Еще тогда, когда он тек по равнинам далекого континента, в нем часто просыпалась тоска по коричневым телам, которые с разбегу бросались в волны, барахтались, выбегали с визгом и криками. Любая из этих жизней была игрушкой в его потоке, но он пресытился властью. Он знал, что они мерзнут по ночам, что им жарко днем, что часто они голодают, что один может пронзить другого стрелой, и тот, забившись в конвульсиях, истекая кровью, перестанет существовать. Он знал, что они подчиняются всем жутким законам, которые природа накладывает на временных существ, и что главный из этих законов – смертность. И вдруг со всей силой реки и со всей жаждой человека ему захотелось попробовать их жизни.

Иметь начало, иметь конец; вздрагивать от прикосновения, от холода, от страха; не знать, что будет завтра; с нетерпением ждать, чтобы наступило утро. Он наклонился к руке Марины и прикоснулся губами к ее пальцам. Она спросила:

– Ты меня любишь?

Он посмотрел на нее и, увидев свое отражение в ее зрачках, почти поверил, что стал человеком.

– Я хочу быть, как ты, – ответил он. Превращение было трудным: лишенный естественной способности воспринимать жару и холод, голод и жажду, не говоря уже о боли, река-Ортис всего добился с помощью внимания. Пока он нес свой поток к океану, он был рассеян; он как будто продремал все это время, лишь изредка просыпаясь от резкого крика птицы или громового раската. Все, что смотрелось в него, то и снилось ему: облака, деревья, узконосые лодки.

Но он сделал над собой усилие и проснулся. Долго-долго, долго-долго он глядел в предрассветное небо, пока наконец утренний холод не пробрал его и на воде не появилась легкая, похожая на пупырышки рябь. Потом слушал, долго, внимательно слушал и, напрягая водную гладь, наконец произнес:

– Б-б-б-а. Я хотел бы мерзнуть, как ты, – сказал он Марине. – И, как ты, согреваться.

Она кивнула и обняла его: ей казалось, что она понимает.

Она думала: он хочет быть, как я – значит, я ему очень нравлюсь. Как я, он хочет мерзнуть и греться вместе, он хочет жить рядом со мной, быть со мной. Нам все будет нипочем – и холод, и смерть.

– Знаешь, какая гибель самая страшная? – неожиданно для себя самой спросила она у Ортиса.

– Какая?

– Утонуть.

– Этого не случится. Я обещаю.

Марина думала: он заботится обо мне, если что – он встанет на мою защиту. Но это было единственным, что он мог ей обещать, ибо у него была власть над водой.

Бояться и понимать, что страшное может случиться. Не надеяться ни на что и ничего не избегнуть. Река жаждала следить за движением ночи и гадать: сколько еще таких будет? Последняя ли это? Что случится со мной? А человек хотел притвориться камнем в лучах солнца, журчащим ручьем, деревом. Они шли, прижимаясь друг к другу, и пытались взять друг у друга невозмутимость и страстность, блаженство и тревогу, вечность и жизнь.

гостиничный номер

Вскоре Марина осмелела настолько, что зашла к Ортису. Стандартная кровать, стандартный торшер, стандартное кресло, стандартный телевизор. Лампочка в торшере дребезжала, жалуясь, что светит из последних сил. На подоконнике – коряги.

– Все они тебе приснились? – Он кивнул. – Страшные. Он пожал плечами и поглядел на нее. Со всех сторон на них смотрели найденные существа. Было сразу понятно, кто есть кто: это – лев, это – женщина, это – крокодил, это – чудовище, это – карлик, а это – змей. Марине хотелось похвалить находки, но лампочка дребезжала столь оглушительно, что все мысли куда-то исчезли.

– Я пойду, хорошо? – наконец проговорила она. Ортис спустился с ней в лифте, и они расстались.

Утром он принес ей в подарок живую ящерицу в зеленой клетке и сказал, что уезжает. Марина не поняла, и он повторил:

– Я уезжаю.

– Насовсем?

– Насовсем? Курс кончился, мне надо вернуться, показать, чему я научился, – он улыбнулся. – Я обязательно приеду. Или, может, ты приехала бы в гости?

Марина решительно закивала головой, спрятав обе руки за спину. Его отъезд совершенно необходим, думала она, для того, чтобы они снова встретились. Так всегда бывает во всех фильмах, во всех историях: люди расстаются, тоскуют друг о друге, потом сходятся вновь. Он приедет сюда. Она поедет к нему. Она поедет к нему. Он приедет сюда.

– А ящерица пусть живет у тебя. Как ты ее назовешь?

– Укайяли.

Ортис улыбнулся, не глядя на Марину, и, когда уходил, все еще шарил глазами по земле, как будто искал что-то. Захлопнув за ним дверь, Марина дала наконец волю слезам и проплакала до пяти часов пополудни, когда самолет Орти-са оторвался от земли и перестал идти дождь. Следующее полугодие было на редкость засушливым, и урожай винограда был не очень хорош.

дома