Осуждённые грешники (ЛП)

Я напрягаюсь и оборачиваюсь. К сожалению, я единственная девушка, оставшаяся на лодке, и если я не хочу плыть обратно к берегу вплавь, то у меня есть только один выход.

Рафаэль оглядывается через плечо на звук закрывающейся за ним двери. Когда его взгляд возвращается к моему, он становится на пять оттенков темнее.

— У меня нет всего дня в запасе.

— А у меня нет сломанной ноги. Мне не нужна твоя помощь, спасибо.

Он смотрит на меня слишком долго, затем переключает внимание на что-то над моей головой и протягивает руку. Он может притворяться безразличным сколько угодно, черт возьми, но тик в его челюсти говорит о том, что он предпочел бы, чтобы ему вырвали зубы, чем позволить мне принять его предложение.

— Было бы не очень по-джентльменски с моей стороны не помочь тебе, — сухо говорит он.

Как будто он внезапно вспомнил о чем-то еще, из-за чего забыл разозлиться, он пробегает взглядом по моему бедру, испускает горячее шипение и возвращается к взгляду поверх моей головы.

— И с твоей стороны было бы не очень в стиле леди сойти с лодки с выставленной задницей напоказ.

— Не похоже, что ты её еще не видел, — огрызаюсь я в ответ. Мое сердце трепещет при воспоминании о том, как он смотрел на меня в раздевалке.

— Да, но мои люди не видели, — ледяным тоном говорит он. — И мы собираемся оставить все как есть.

Только теперь я понимаю, что он смотрит вдаль не просто для того, чтобы не смотреть на меня, а скорее, он смотрит на что-то. На кого-то. Я оборачиваюсь и замечаю, что шкипер смотрит на мою задницу, словно погруженный в свои мысли. Чувствуя на себе тяжесть двух пар глаз, он поднимает взгляд, вздрагивает и быстро отворачивается.

Я вздыхаю. Мужчины.

— Поднимайся. Сейчас же.

Боже. Я опускаю взгляд на большую ладонь под своим носом. Голубые вены под оливковой кожей и аккуратные, ухоженные ногти. Судорожный вздох вырывается из меня, когда в голове всплывают два сценария:

Первый, как эта рука, скользит по изгибу моего бедра.

А второй, как она сжимается вокруг моего горла.

Мягко и жестко. Каждый из них, к сожалению, столь же соблазнителен, как и другой.

Прочищая горло в попытке хоть как-то взять себя в руки, я обхватываю большим и указательным пальцами его запястье, между ремешком часов и манжетой, приподнимаю его рукав на дюйм и открываю то, что, как я уже знала, там будет.

Татуировки, и их много.

Точно так же, как его обаяние, лосьон после бритья и улыбки воскресным утром, его сшитые на заказ костюмы — это еще одна завеса, скрывающая тьму, которая просачивается изнутри наружу. Частная охрана. Яхты. Автономия над всем гребаном побережье. Рафаэль — плохой человек, и я задаюсь вопросом: неужели все женщины, которые смотрят на него с благоговением в глазах, просто предпочитают этого не замечать?

Как я могу быть хорошей, если я одержима чем-то настолько плохим?

Пульс колотиться в горле, я провожу большим пальцем по итальянскому шрифту и глажу уголок игральной карты — Джокер. Смесь из любопытства и похоти жарко разливается у меня между бедер, отчасти потому, что он не мешает еще немного приподнять рукав, а отчасти потому, что мне до боли хочется узнать, как далеко простираются его татуировки. Половина рукава? Полный рукав? Или они покрывают каждый дюйм его рельефной, загорелой кожи, как греховные тайны под одеялом Brioni?

Я поднимаю глаза и вижу, что он наблюдает за мной, его собственное любопытство смягчает черты его лица.

— Ты меня не одурачишь, — бормочу я.

Мое самодовольство недолговечно, его сметает зеленая вспышка и две сильные руки, вытаскивающие меня из катера. Они подхватывают меня под мышки и несут, как тряпичную куклу, через плавательную платформу в гараж для гидроциклов. Моя спина ударяется обо что-то твердое, и я готовлюсь к тому моменту, когда мою голову постигнет та же участь.

Но удара не последовало, потому что рука Рафаэля скользнула мне за макушку и смягчила удар, в то время как другая рука зажала мне рот и заглушила мой крик.

О черт. Я прижата к самому темному и тихому углу яхты, и, несмотря на совершенный силуэт, я не уверена, что животное, заманившее меня в ловушку, одомашнено.

Пульс гулко отдается в ушах, звук почти теряется в реве адреналина, пожирающего мое тело диким огнем. Я тяжело дышу, и язвительное веселье, промелькнувшее во взгляде Рафаэля, говорит о том, что он наслаждается тем, как каждое мое неровное дыхание увлажняет его ладонь.

— Позволь мне…

За его ледяным спокойствием скрывается неуверенность, и он крепко сжимает мою челюсть, пресекая мой протест на корню. Это едва заметное подергивание мускула, но точно так же, как сжатие моей груди и изгиб его бедра напротив моей киски, намек ощущается намного тяжелее.

Он неторопливо подходит ближе, загораживая мне вид на единственный выход.

— Разве ты не слышала, Пенелопа? — размышляет он. — Рыжеволосым никогда не следует заговаривать первыми, когда они садятся в лодку. Это… — он останавливает себя, расправляет плечи и поправляет улыбку. — Неуместно.