Осуждённые грешники (ЛП)

Я набиваю свой рот шоколадным тортом.

— Я умоляю тебя. Пожалуйста, пойди и оторви их друг от друга.

— Ни за что.

— Просто пригласи его на танец...

— Ни за что на свете...

— Я дам тебе сто баксов.

Это предложение заставило меня задуматься. В смысле, я сейчас на мели. Есть рамен, который пролежал у меня в шкафу больше трех лет, как-то не очень хочется.

Вчера вечером, вдыхая терпкий запах кожаного ремешка часов Рафаэля, я кайфовала от осознания выручки денег. Но теперь я вернулась на землю и поняла, что для продажи часов Висконти мне, скорее всего, придется уехать с Побережья, потому что шансы на то, что ломбард, рискуя жизнью, примет их здесь, практически нулевые. И кто знает, когда я найду работу?

— Хочу двести.

— О, да ладно тебе. Я же учитель.

— Ох ох ох, — огрызаюсь я в ответ. — Ты преподаешь в школе с годовым взносом в сорок тысяч. Ты же не собираешь копейки, чтобы позволить себе купить Crayolas¹⁴, верно?

Мэтт делает паузу.

— Хорошо. Сто семьдесят пять.

— Сто семьдесят пять, и ты избавишься от своего коврика.

— Проклятье. Двести и я оставляю его себе.

— Договорились.

Мы скрепляем сделку рукопожатием, но триумф, пробежавший по моему телу, сменяется тяжелым, пугающим страхом. Типично. Я была слишком ослеплена деньгами, чтобы увидеть стоящую передо мной задачу, и теперь мне придется добровольно подойти к Рафаэлю Висконти и завязать с ним разговор. С человеком, который специально сказал мне, что скорее прибьет свой член дверью машины, чем снова заговорит со мной.

Ботинок Мэтта толкает меня в лодыжку.

— Двигайся.

— Отвали, я иду, — шиплю я. Я опустошаю бокал с шампанским в три глотка, отчасти для того, чтобы заглушить бабочек, которым нечего делать в моем желудке, а отчасти для того, чтобы дать мне повод направиться к бару.

Стол колышется, когда я поднимаюсь на ноги. Черт, я выпила слишком много и слишком быстро, и не знаю почему. Не то чтобы мне нужна была жидкая храбрость, потому что со мной удача.

Удача. Точно. Я и забыла о своей удаче.

Расправив плечи, я дотрагиваюсь до четырехлистного клевера у себя на шее и стряхиваю нервную энергию. Ради бога, он всего лишь мужчина. И это всего лишь временная платная работа.

С новой волной уверенности я шагаю к бару, не сводя глаз с цели. Может быть, он слышит решительный топот моих каблуков, направляющихся в его сторону, а может быть, у него за ночь развилось шестое чувство на неприятности, но его глаза поднимаются от бокала, когда я приближаюсь. Даже в свете ярких ламп бара я вижу, как его взгляд скользит по моим черным туфлям на каблуках, поднимается по пройме шубы и устремляется на меня. Что-то в нем оживает, и, как ни странно, я чувствую это в своем собственном пульсе.

Анекдот Анны растворяется при моем появлении, а выражение ее похотливого лица становится таким, что, будь оно осязаемым, ошпарило бы меня. Она пугающе красива. Полуночно-черные волосы, кошачьи черты лица, тело, которое, я уверена, заставит любого, у кого есть глаза, получше присмотреться.

— Прости, детка. Ты не против?

Она пристально смотрит на меня.

— Против чего?

— Если я украду Рафаэля на несколько минут.

Она не подает признаков того, что собирается отойти, пока мягкий тон Рафаэля не рассекает напряжение.

— Было приятно встретиться, Анна.

Пьянящее возбуждение проносится по моему телу, как электрический ток. Даже идиот может понять намек, и Анна уходит. У меня определенно появился новый враг на Побережье, что очень жаль, потому что я хотела бы сначала завести друзей, но об этом я буду беспокоиться позже. Сейчас я слишком сосредоточена на том, чтобы притвориться, что не чувствую присутствия Рафа, когда заказываю напиток.

— Знаешь, я начинаю думать, что ты в меня влюбилась.

Моя челюсть сжимается, и я не свожу глаз с развевающегося хвостика барменши, пока она наливает мне водку и лимонад.

— С чего ты взял?

— Потому что ты никак не можешь оставить меня в покое.

Раздражение, смущение и что-то более яркое покалывает меня, как иголками. Это смешно, я знаю, но от осознания того, что он ни за что не станет разговаривать с другими женщинами подобным образом, у меня по коже пробегает дрожь.

Какая же я жалкая. Потому что, конечно же, он так разговаривает со мной — я украла его чертовы часы.

— А может, я просто хочу увидеть, как ты прибиваешь свой член дверью машины.

— А может, ты просто хочешь увидеть мой член.

Я замираю, затем поворачиваю голову и смотрю на него. Когда я позволяю ошеломленному молчанию пройти, губы Рафаэля подрагивают, а затем исчезают за ленивым глотком виски. Он думает, что выиграл. Мои щеки становятся краснее, чем тепловые лампы над моей головой, и я издаю язвительный смешок.

— Странно. Все считают тебя джентльменом, но так много говорить о своем члене — не совсем джентльменская привычка.

Единственное, что шевелится, это мускулы на его челюсти. А затем с той же неохотой, с какой человек встает с постели утром, он переводит взгляд на меня.

— А что на счёт тебя? Что ты думаешь?

— Я думаю, что меня не так легко обмануть.