…Двенадцатилетний гимназист идет по городу и трет, трет застывшие уши. Как бы не отморозить! Павлик Спасоклинский пришел в гимназию с отмороженными ушами, к большой перемене они у него стали огромные, розово-красные. Он смеялся, болтал головой и говорил, что не больно, но классный наставник Бекаревич сказал, что уши могут отвалиться, и отправил Павлика домой.
…Это было поразительно, что, когда у Павлика умерла мать и он, громко плача, убежал из дома, Столяров и Юпашевский дразнили его. Стало быть, им казалось, что стыдно плакать, даже если умирает мать?
…Синеет, голубеет. Снег поблескивает под ногами, синий, вечерний, голубой.
…Кто такие эсеры? В прошлом году вот здесь, возле тюрьмы, эсер Фалевич застрелил жандармского полковника Бородулина.
Потом я узнал, что наша домохозяйка Бабаева — родная сестра Фалевича. Она была лет на двадцать моложе своего мужа, но тоже уже седая, с гладко зачесанными поблескивающими волосами, и всегда такая же неестественно красная, как ее муж. Может быть, они пили? «Это был ужас», — все повторяла она. Меня поразило, что, рассказывая о брате, она улыбалась. Стало быть, прошедшее, даже самое страшное, чем-то приятно? Чем? Тем, что оно отлетело, миновалось, ушло? Тем, что сестре Фалевича больше никогда не придется бежать ночью по городу, не помня себя, оставив дома лежавшую в обмороке мать? Тем, что не повторится грубый окрик городового, больно толкнувшего ее в грудь, когда, сама не зная зачем, она хотела пробраться к месту убийства?
…Дом предводителя дворянства на Кохановском бульваре: у дворянства был свой предводитель, как у дикарей в романах Густава Эмара…
…Вот и Летний сад и домик цветовода Гуляева, а налево — Застенная, вдоль запорошенной снегом, озябшей крепостной стены. Летом здесь все по-другому: у входа — толпа, в кассе покупают билеты, на круглых будках — афиши, приезжий драматический театр дает спектакли. У Гуляева покупают цветы, чтобы бросать их на сцену, под ноги артистов, сторожа ловят мальчишек, которые перелезают через невысокую обветшалую стену.
…На Сергиевской замерзший гимназист останавливается перед бревенчатым срубом. Сруб — розовый, облупившийся, по-деревенски маленький, покрытый зеленой железной крышей. Это — дом Назимова. Между окон — доска:
«Здесь временно проживал А. С. Пушкин».
…Кадетский корпус на той стороне, за толстой красивой железной решеткой. Говорят, что в честь императора Николая Первого он перестроен в форме буквы Н. В этом мог убедиться Уточкин, если у него было время, чтобы взглянуть на кадетский корпус, когда он пролетал над ним. Два длинных параллельных здания соединены третьим, коротким — это черточка в букве Н. Всегда свежеокрашенная сторожевая будка у ворот означала римскую цифру I.
Я любил смотреть, как на плацу маршируют кадеты. Фельдфебель командовал хрипло, самозабвенно, колонна шла, отбивая шаг, и когда раздавалось протяжное: «Кру-у…» — все еще шла, хотя вот-вот должна была с размаху врезаться в решетку… «Гом!» — радостно кричал фельдфебель, и, строго держа равнение, колонна делала полный поворот.
…В стройной красной кирпичной кирхе на Сергиевской зажигается свет, начинается служба. Я был в кирхе несколько раз, и мне понравилось лютеранское богослужение. Молиться можно было сидя за партами: пастор одевался скромно, во всем была простота, с которой странно не связывалась музыка органа. Мне казалось, что эта торжественная музыка и была богом, которому молились лютеране.
…Люся из магазина «Эврика» перебежала дорогу — и в булочную, кокетливо запахнув жакетку! Сейчас выйдет с парой горячих саек для хозяина, про которого говорили, что он «ни одной не пропустит». Не совсем было ясно, что значит «не пропустит» и вообще как он мог «пропустить», например, Люсю, если она работает в его магазине? Впрочем, я догадывался, что это значит.
…Магазины закрываются.
На витрине — китайские вазы и фарфоровый кот: чаеторговля Петунина и Перлова.
Серебряная посуда, солонки, ложки, ножи. Магазин Сигаева, в котором восьмиклассники заказывают выпускные жетоны.
Колбасная Дайбер.
Булочная Шоффа.
Магазин «Любая вещь — двадцать копеек».
Вольфрам — писчебумажные принадлежности, учебники, книги.
…Гимназист идет по Великолуцкой, и все преображается вокруг него, медленно, но невозвратимо.
Только что высокая гимназистка с буквами МЖГ — Мариинская женская гимназия — на форменном берете прошла мимо него. Улыбнулась, спросила: «Холодно?» — и сразу же свернула на Сергиевскую, стройная, в осеннем пальто, с заиндевевшей прядью волос, волшебно выбившейся из-под берета. Снег поскрипывает, поблескивает, вьется. Почему она улыбнулась ему? Снег вьется, в снегу вспыхивают и гаснут синие металлические искры. Извозчики сидят на козлах маленьких санок, звонко хлопая рукавицами, чтобы согреться. Вперед-назад, вперед-назад.
Он — на Ольгинском мосту, внизу белеет Великая, морозная темнота спускается с неба, звезда падает, прежде чем он успевает загадать желание. Спросила: «Холодно?» — и пропала, точно растаяла в молочном свете газовых фонарей…
Кто же я?
1