Освободите нас от зла

Было бы глупо расспрашивать дальше, это могло возбудить подозрения. Остаток вечера я наблюдал за ней. Мы затеяли безжалостную дуэль, но у меня было преимущество: она не знала, что ее соперником был я.

Назавтра, в среду, на почте ничего не было. Оно и понятно. Но четверг принес мне новые хлопоты, так как я вновь ничего не получил. Это молчание меня озадачило. Если Глория решила играть ва-банк и не отвечать, мне пришлось бы решать проблему, как продолжить развитие событий. В пятницу служащая почты, которая уже узнавала меня, показала знаком, что мне опять ничего нет. Вид у нее при этом был одновременно грустный и насмешливый. Меня охватила ярость... Сколько можно штамповать эти письма! И тогда мне в голову пришла новая мысль. Мысль великолепная, чреватая серьезными последствиями. Я разыскал в справочнике номер телефона Нормана и ринулся к телефонной будке. Я ничем не буду рисковать, разговаривая с ним, потому что он не знает моего голоса. Я набрал номер, он снял трубку. По простому «алло» я узнал его теплый голос, низкий и обволакивающий. Я немного подождал и предоставил ему возможность несколько раз произнести свое «алло». Он все больше раздражался, но я молчал и заговорил только тогда, когда почувствовал, что он сейчас положит трубку.

— Послушайте меня, Норман. Вас и мадам Блондуа ждет не очень веселое будущее, если вы не сумеете повлиять на нее. Скажите ей, пусть немедленно вышлет то, что мне причитается. Если завтра я ничего не получу, пусть пеняет на себя.

Я говорил и слушал самого себя. Мне казалось, что мой голос разносится повсюду, усиливаемый динамиками. Он казался мне глуховатым. Я спокойно положил трубку, не дожидаясь ответа Нормана. Оставалось ждать завтрашнего дня.

* * *

Я не ошибся, светает... Раздаются какие-то металлические звуки... Я догадываюсь, что они означают. Это предупреждения от других заключенных. Временами, когда происходят события неординарные, слышно, как стучат по батареям отопления. Только здесь понимаешь, как хорошо они могут проводить звуки. Я вслушиваюсь, но ничего не понимаю. Поворачиваюсь к Феррари и спрашиваю:

— Что это означает, о чем они перестукиваются?

Он знаком приказывает мне замолчать и продолжает напряженно вслушиваться. Наконец, когда эта «азбука Морзе» заключенных заканчивается, он украдкой вытирает лоб, будто он у него покрыт испариной.

— Они дают знать, что во дворе появилась мамаша гильотина...

Мы давно об этом догадываемся, но подтверждение наших предположений угнетает нас еще больше.

— Значит, поставили все-таки?

— Да, поставили. И наши собратья ее видят!

Мы одновременно представили себе две деревянных руки, воздетые к небу в уже редких гаснущих звездах.

— Плохи наши дела, верно?

— Хуже некуда...

— Если ее уже соорудили, они не замедлят появиться, да?

— Да...

— Интересно, что они сейчас делают?

Феррари вздыхает.

— Поди узнай... Оформляют бумаги... Или судейские запаздывают, я же говорил тебе... Бедные дядечки, их вытащили из теплых постелей поглазеть на нас... Представляю, как недовольны их жены!..

Я не отвечаю, жду... Но звуки, которые доносятся до меня, либо знакомы мне, либо непонятны...

— Первыми войдут охранники? — спрашиваю я, возвращаясь к своему ужасному видению...

— Пес их знает!

— Они будут разуваться?

— Ты с ума сошел! Зачем?

— Я видел в кино.

— Режиссер выжимал слезу у публики... А в жизни все проще! — Он передергивает плечами. — Да и зачем вся эта ерунда? Мужчины умеют умирать...

— К сожалению, они не очень умеют жить...

— Ты уже говорил!

Он встает и подсаживается ко мне, настолько близко, насколько позволяет цепь.

— Ты недавно спрашивал, не сожалею ли я о прожитой жизни... А ты, парень? Сам-то о ней сожалеешь?

— Я сожалею не о том, что теряю ее, а о том, что прошла она у меня именно так...

* * *

Это был самый долгий день во всей этой истории. Я все время задавался вопросом, уступит ли Глория или будет продолжать упорствовать. Вечером мы поехали в театр, поскольку получили приглашение на генеральную репетицию, и не было никаких оснований отказываться от него. Пьеса оказалась хорошей и поставлена неплохо, хотя, на мой взгляд, и грешила некоторым многословием. Но я получил определенное удовольствие. Глория же не обращала никакого внимания на то, что происходило на сцене. Она была погружена в свои мысли... Она бросала взгляды вокруг себя и во время антракта; когда раздался звонок, возвещавший о начале третьего акта, я заметил Нормана. Он торчал у стойки бара. Костюм цвета морской волны, белая рубашка и голубая бабочка. Воистину, красавец. Я перехватил его взгляд, направленный на меня, и понял, насколько этот парень меня ненавидит. Ненавидит просто потому, что я муж своей жены. Я напустил на себя вид равнодушный и рассеянный, стараясь не смотреть в его сторону. Затем я увидел его на выходе. Он пожирал Глорию глазами... Неужели они настолько влюблены друг в друга, что договаривались о подобных свиданиях, во время которых не могли обменяться даже словом, и лишь пылкие взгляды свидетельствовали об их чувствах? Да, они любили друг друга, и любовь их была для меня словно удавка на шее!