Освободите нас от зла

Назавтра деньги были на почте. Улыбаясь, я убрал их в бумажник. Я начинал побеждать. Глория и ее петушок находились у меня в руках. Честно говоря, в этот момент я меньше всего думал о нем. Хотя он и был причиной моего несчастья, вся ненависть сосредоточилась на жене, и мне хотелось мучить лишь ее. Она одна должна была заплатить мне за те ужасные минуты, пережитые в ту роковую ночь. Эти минуты составляли лишь ничтожную песчинку в безбрежном океане вечности, но именно в то мгновение я увидел, с какой легкостью обманывала меня женщина, которую я так любил и которую мне никогда не вычеркнуть из жизни. И сейчас я нашел путь если не спасения, то хотя бы продления нашей любви...

Несколько дней я выжидал. Глория должна была жить в страхе и постоянно задаваться вопросом, достаточно ли переведенной мне суммы, или же, согласно всем законам шантажа, аппетиты станут возрастать... Я собирался дать ей немного времени, чтобы у нее появилась надежда на лучший исход. Мне хотелось, чтобы она почти забыла обо всем. Конечно, для меня время тянулось дольше, чем для нее. Трудно сдерживать себя, когда голова переполнена мыслями и планами и тебе хочется поскорее их воплотить.

Несколько дней Глория казалась озабоченной. Я видел, как она постоянно интересовалась содержимым почтового ящика и, когда там появлялась какая-нибудь бумажка, буквально бросалась к нему. Затем, успокоившись, она, напевая, возвращалась в дом. Наконец страхи Глории улеглись, и жизнь ее потекла в прежнем русле. Какое было наслаждение наблюдать за ней. Только теперь я начал понимать, насколько любящие мужья могут быть слепы. Тысячи мельчайших деталей говорили о том, что женщина эта имела любовника. Ложные номера телефонов, молчание в трубке, если та оказывалась у меня в руках... Эти поздние возвращения вечерами из Парижа с кругами вокруг глаз. Она оправдывала это тем, что большие магазины ужасно утомляют. А я успокаивал ее, любуясь этим прекрасным телом, запачканным другим мужчиной.

Однажды в воскресенье я отказался ехать на охоту под предлогом простуды. Она загрустила. Сказала, что ей хочется поехать в балет, в театр на Елисейских полях. Якобы она уже заказала билет в театральном агентстве и...

— Ну и ради Бога, поезжай себе...

Мне просто необходимо было остаться одному и приготовить следующее письмо. Какое это было пиршество. Некоторый опыт у меня уже имелся, и второе письмо далось намного легче первого. Закутавшись в удобный халат, я истово трудился над ним. Так, вероятно, художники трудятся над своими шедеврами. И вот что у меня получилось:

"Дорогая мадам! Вследствие досадного упущения мы не внесли в счет стоимость высланных Вам фотографий. Они оценены в пять тысяч франков, которые мы просим переслать нам таким же образом, что и предыдущие деньги. В случае неполучения вышеуказанной суммы в течение трех дней, мы окажемся перед грустной необходимостью возложить оплату на Вашего супруга. Дабы Вы смогли еще раз убедиться в высоком качестве исполнения фотографий, высылаем Вам новые образцы!

Друг, по-прежнему желающий Вам добра".

Да, это был шедевр неувядающего жанра шантажа. Вместе с письмом я вложил в конверт фотографию, запечатлевшую Глорию и Нормана во время страстного поцелуя, и сказал себе, что отныне поцелуи их приобретут особый привкус. Я стану отравлять их любовь медленно, по всем правилам науки...

Я не стал бросать письмо в ящик в тот же день, чтобы жена не уловила связи между моим присутствием дома и появлением писем с угрозами. Я его опустил наутро, после того, как вывел машину из гаража, и сожалел только о том, что не увижу ее реакции. Но одновременно мне хотелось предоставить ей полную свободу в выборе ответа. У Глории не было собственных денег, и мне очень хотелось знать, как она будет выкручиваться, чтобы найти пять тысяч франков. Норман явно ей не помощник, если она первую тысячу заплатила сама. Для Глории эта проблема была практически неразрешима. Я ей дарил украшения, продав которые, она смогла бы набрать нужную сумму. Но как расстаться с ними? Разыграть ограбление?

Вечером она выглядела ужасно. Лицо осунулось, взор потух. Она не ужинала и не стала смотреть телевизор.

Сидя в кресле и потягивая великолепный скотч, я просматривал газеты. Вдруг вошла Глория, видно было, что настроена она весьма решительно. Мне стало страшно, я испугался того, что она могла сейчас признаться в своем грехе. Я был уверен, что она решилась, чтобы выйти из тупика. Лицо мое напряглось. Я похлопал газетой по колену.