Освободите тело для спецназа

«Я легко владею собой», — спешно укрепил он свои позиции и тут же, ощущая растущую уверенность, нанёс решительный удар. «Боль всё слабее… слабее… слабее…», — медленно выговаривал он, чувствуя, как та, подстёгнутая его волей заметалась, съёжилась и отступила. Спряталась до времени в своей пульсирующей, багрово-чёрной, оставленной пулей норе. Боль притихшая, но готовая в любую минуту ринуться в безжалостную атаку, чтобы грызть, рвать, жечь, неотступно терзать свою жертву, если вдруг учует малейшую слабину.

Глеб перевернулся на живот, спрятал вывалившийся из руки пистолет, подобрал гранаты и пополз на свой последний рубеж.

Раз-два-три! Раз-два-три! Раз-два-три! — работали локти, как неутомимые паровозные шатуны, передвигая грузное тело без малого сантиметров на семьдесят. Раз — два — три! Раз — два — три! Раз — два — три! И ничего, что ноги волочатся по земле и осколки раздробленной кости, цепляясь друг за друга, вбивают красные иглу в мозг. Руки-то работают! Раз — два — три! Раз — два — три!…

Но этого неутомимого движения, взбодрённого аутотренингом тела, хватило ровно на полдороги. Крови… слишком много крови…

Раз — два-а-а… тр-р-ри-и… Р-ра-а-з… д-д-ва-а-а…

Дурак ты, сержант! Вот и повязка сползла. Жгут надо было!

И не удивляйся, что штанина к ноге прилипла. Ты лучше назад оглянись — дорожка-то, кровавая за тобой тянется. И перекошенная физиономия, которой ты в траву сунулся, уж белее и быть не может. Слабак ты оказывается, Глеб Ткачёв! Слабак!

Г л а в а 19

… «Шалишь!… Сдохну, а доползу!»…

Кто сказал, что в тебе всего три четыреста семьдесят? — Это только когда ты в пирамиде стоишь, да и то без магазина! После марш-броска на все десять тянешь, а отмотаешь полста КеМе — как гиря двухпудовая на плече висишь.

Ну а сейчас сколько? Центнер? Два?

Толкай давай! Выше ствол! Ещё выше! Что, круги розовые перед глазами и пелена?! — У штангистов тоже круги и жилы рвутся, когда вес за двести!

Что-то чёрное появилось??

Не поймёшь что? — Да мушка же это, мушка! Совмещай!

Рябит всё и цели не видно?!

Ждать и держать! Держать!… Держать… Мать твою! Держа-а-а-ть! Чёрт с ней, с прокушенной в кровь губой! Должна же она пропасть, эта мутно-розовая пелена!… Держать!

Не чувствуешь, что ли — мушка вниз пошла! Держа-а-а-ть!

… Ну а теперь дави… плавно, без рывка. Ты же его уже видишь…. Вот он, в просвете листвы, СУКА!!

Палец Глеба придавил спуск, и автомат прогрохотал короткой очередью.

«Как мешок с дерьмом», — проследив за ломающим ветки, стремительно упавшим телом, облегчённо ткнулся сержант лицом в траву. Медленно прикрыл веки и замер. Сил больше не было. И даже рана уже не пульсировала остатками крови.

«Не успеют», — отстранённо подумал он, чувствуя, как безжизненно деревенеют обескровленные мышцы, и снизу, от ног, неумолимо поднимается лютый холод. «А жаль»…

«СМЕРТИ НЕТ, РЕБЯТА!»…

Ч а с т ь 2 По ту сторону смерти

— Всё. Будем зашивать! — удовлетворённо распрямился Эберс, отодвигаясь в сторону и давая возможность подойти ординатору с аппаратом для наложения швов… — Не думал я, что он выдержит. Две пули в грудь — это две пули в грудь, а не косточки от изюма!… Крепким оказался! Хотя по виду, честно говоря, этого не скажешь, — окинул он взглядом долговязого парня, лежащего на операционном столе, мосластые колени которого беззастенчиво выпирали через простынь, а здоровенные стопы ног, торчащие несуразными холмами, сами просились, чтобы их укоротили дюйма эдак на два.

Свет налобной лампы хирурга, сместившись на лицо пациента, неожиданно резко оттенил мертвенную бледность кожи и посеревшее под прозрачной маской губы.

— Остановка дыхания! — тут же, подтверждая возникшие опасения, ударил по нервам голос анестезиолога. — Дыхания нет. Пульс слабеет!

«Сглазил, чёрт меня возьми! — выругался про себя Эберс. — Наверняка бронхиальный спазм»…

— Немедленно полкубика атропина и тройную дозу дитилина. Отсос слизи их бронхов! — негромко распорядился хирург, стараясь унять волнение. Ему нестерпимо захотелось снять марлевую повязку и закурить. Он не курил уже три часа. Да и вообще, если бы не привезли этого парня с пулевыми ранениями, он давно бы сидел дома и потягивал в кресле свой любимый шерри.

Хотя бригада работала быстро и чётко, но Эберсу казалось, что люди ползают как сонные мухи. Время! Вот чего ему не хватало. Хотя бы несколько минут….

— Артериальное давление падает, — неуместно бодрым баритоном прокаркал Дементини, вызвав у Эберса чувство неприязни. — Тридцать… — Двадцать… — Остановка сердца! — добил Эберса итальяшка под монотонный писк кардиографа, чертившего на экране мерцающую прямую…

Г л а в а 1

Лишь на секунду зависнув над своим, распластанным внизу телом, сержант взмыл круто вверх.