Освободите тело для спецназа

Он резко взмыл вверх и взял направление на Клиническую больницу. Потратив несколько минут, чтобы отыскать нужный корпус, он и здесь, к своему огорчению встретил ту же неприветливую тишину. Операций явно не предвиделось, и только нянечка в коридоре брякала ведром и шлепала мокрой тряпкой, протирая влажный линолеум.

«Ладно, Дейтон, так Дейтон! — взял себя в руки сержант. — Бог троицу любит!»

Он напрягся, вспоминая фотографию больницы Святой Терезы, которую показывал в путеводителе по городу Козырев, пока возникший в памяти образ, не стал ясным и четким…

Г л а в а 2

Две лярвы крутились над операционным столом, что-то выжидая. Они были отвратительны.

От одной веяло ненавистью, желанием убивать, она жаждала крови. Кровь питала её, давая драгоценную жизненную силу. И сейчас она непомерно разбухла, напитываясь этой силой все три часа, пока шла операция. В тёмном облаке, размером с футбольный мяч, проступало что-то звериное, жестокое и плотоядное. Сознание не улавливало мгновенно происходящих трансформаций в этом чёрном пятне, но оттуда скалилось ничем неприкрытое зло, и было страшно.

От второй исходили волны чувственности. Она не выглядела столь пугающе, как первая, да и размером была всего с кулак, однако и к ней Глеб чувствовал отвращение и неприязнь.

«Я спокоен, спокоен, спокоен. Я уверен в себе. Я всё могу!» — мысленно произнёс сержант мантру аутотренинга, укрепляя свою волю и дух. И тут же отметил, как лярвы, потянувшиеся было к нему, отпрянув, опять зависли над столом. Он вдруг отчетливо осознал, для чего эти твари здесь. Они тоже хотели материализоваться, не желая растворяться в астрале. Им нужен был ослабевший астросом[7], чтобы продлить своё мерзкое существование.

И Глеб не завидовал тому человеку, в которого вселятся эти два злобных астральных сгустка, сделав из слабовольного бедняги патентованного сумасшедшего, убийцу и насильника. Мало ли в больницу привозят людей в бессознательном состоянии, чей астросом и дух не могут дать достойный отпор.[8] Для лярв — это шанс. Оставшись без хозяина, чьи нервные силы породили и питали их, им остаётся только одно: или угаснуть, или внедриться в другого человека. А ослабевший астросом — вполне заманчивая добыча!

«Ну, в этого парня вы вряд ли вселитесь! Да и я, очевидно, тоже!» — подумал Глеб, услышав, как хирург дал команду зашивать рану.

«Что же теперь делать-то?!… Разве что местный морг навестить?»

Он живо представил замороженное, скрюченное тело с заиндевевшей кожей и инеем на ресницах, лежащее в окружении таких же посиневших покойников, и ему, от всплывшей картинки, стало не по себе. Да и вряд ли удастся оживить труп, у которого лишь в клеточках крови осталось немного жизни, достаточной разве для того, чтобы отросли ногти и волосы, но никак не для воскрешения. Для этого надо очень много жизненной силы, а её то у Глеба как раз не было. Он чувствовал, что там, в горах, его простреленное снайпером тело всё слабеет и слабеет, и нить, связывающая оба тела в неразрывное едино, становится всё тоньше и тоньше.

Задумавшегося сержанта, отвлёкшегося от того, что происходило в операционной, встряхнул резкий голос реаниматора:

— Артериальное давление падает… — Тридцать… — Двадцать… Остановка сердца…

Над телом парня, которому делали операцию, появился шлейф из переплетённых розово-голубых струй и потянулся к потолку в левый угол.

Через мгновенье Глеб уже видел его отделившийся астросом. Аура у бедняги была светлой, и он почувствовал к нему расположение. «Хороший видно человек был, добрый», — подумал он.

Американец с минуту висел в углу, рассматривая сверху своё тело, пока его не подхватил астральный вихрь. Заодно он засосал и маленькую лярву, неосторожно приблизившуюся к элементёру.

От распластанного на столе тела, вокруг которого энергично суетились врачи, вслед уносящемуся по астральному коридору американцу, тянулась тонкая флюидная нить, мерцавшая серебром. Она на глазах стала таять, меняя оттенки от серебряного до прозрачно-голубого и скоро лопнула совсем. И тогда Глеб понял, что с парнем — всё! В мир живых американец больше не вернется!

В следующий момент Ткач, не теряя ни секунды, устремился к укрытой белым чепцом макушке.

***

В чужое тело он входил медленно и осторожно. Оно было ему узко. Глеб понял это сразу, ощутив, что в плечах и груди он будет сантиметров на пять пошире американца. Зато рост оказался подходящим. Минуту или две, отключившись от всего постороннего, сержант пытался нащупать ритм колебаний чужого тела. Ему показалось, что он начал уже его ощущать, когда тело вдруг неожиданно дёрнулось, выгнувшись стремительной дугой, так, что затрещали кости, а затем опять рухнуло на стол, сведя все старания Глеба на нет.

— Заряд! — уловил он очередную команду хирурга, и опять тело бешено рванулось вверх, подброшенное разрядом в полторы тысячи вольт.

— Изменений нет! — донёсся откуда-то сбоку женский голос.

Трижды Эберс повторял команду, но кардиограф упрямо пищал, как надоедливый комар (вызывая зубную боль) и чертил на экране прямую.