Рыдания Камилы не отвлекают моего внимания. Я — машина с одной единственной целью: прикончить этого человека. Где-то через минуту пурпурный цвет его лица приобретает синеватый оттенок, и он замирает. Я отталкиваюсь от него и встаю на ноги. Чувствуя, как в крови бушует адреналин, я расхаживаю взад-вперед.
— Бл*дь, — я хватаюсь за голову и приседаю на корточки, чтобы унять головокружение.
Десять лет назад я бы уже искал место, где можно было бы избавиться от трупа. Если я оставлю его здесь, рано или поздно кто-нибудь непременно начнет его тут искать. И обнаружит странгуляционную борозду, следы и сборную солянку факторов, которые свяжут меня с этим преступлением.
Но сейчас я не могу об этом думать. Пока нет.
Схватив телефон, я поворачиваюсь ко все еще запертой в клетке девочке в наморднике и, вытянув перед собой руки так, чтобы она могла их видеть, медленно и спокойно опускаюсь рядом с ней на колени.
— Я вытащу тебя оттуда и сниму это с твоего лица, хорошо?
Она кивает, в ее заплаканных глазах отражается целая вселенная горя и прочего, чего я даже представить не могу для девочки ее возраста. Я отпираю клетку, и она вздрагивает, резко отпрянув назад, так словно не доверяет мне, да и с чего бы ей мне доверять?
Я только что прямо у нее на глазах безжалостно убил человека.
Дверь клетки распахивается, и я протягиваю девочке руку.
— Камила, я хочу отвезти тебя в безопасное место. Туда, где никто больше не сможет тебе навредить.
Я даже еще не знаю, где это место находится. Вращение в моей голове идет полным ходом, и я на ходу продумываю каждый следующий шаг.
Отвезти ее к матери — это не вариант по ряду причин, включая и то, что я священник. Я намеренно взял себе за правило не встречаться с детьми, которых не сопровождают взрослые. Мне не нужно, чтобы кто-нибудь напридумывал себе того, чего никогда не сможет произойти. То, чего я никогда не смогу опровергнуть.
Я не могу вызвать сюда полицию, иначе расследование начнется раньше, чем я успею избавиться от тела, и даже если я останусь, мне придется как-то объяснить своё присутствие, что заставит меня нарушить тайну исповеди.
Это была самооборона.
Наверное, можно было бы возразить, что мне не следовало здесь находиться, но все указывало на то, что Камилу держат в этом доме. Я должен был в этом убедиться. Должен был попытаться спасти этого ребенка от участи дочки Эймсов.
Камила выбирается из клетки. Вытянув свои худенькие ручки, она выползает на бетонный пол. У нее на коже виднеются синяки и царапины, а две идущие вдоль рёбер круглые отметины — это, я полагаю, то место, куда ее ранили электрическим штырём.
Когда я тянусь к наморднику, она резко отступает назад и вздрагивает, но затем все же позволяет мне его снять.
— Мне нужно, чтобы ты осталась здесь. Я подгоню к двери машину.
Отчаянно тряхнув головой, она подается вперед, словно собираясь за меня ухватиться, но останавливается.
— Все в порядке, никто тебя не тронет, — я оглядываюсь на все еще лежащего позади меня мужчину. — Он мертв.
Разразившись рыданиями, она прячет лицо в ладонях.
— Мама!
— Ты скоро ее увидишь. Обещаю, — я тянусь к ней, только на этот раз она не колеблется. Девочка меня обнимает, дрожа всем своим озябшим телом.
Во мне оживают воспоминания, и на мгновение в моих объятиях оказывается не Камила, а Белла. Хрупкая и испуганная, как в тот день, когда я отвез ее в больницу на химиотерапию. Но и сильная.
Я глажу Камилу по волосам и целую в макушку.
— Мне нужно забрать машину. Ты можешь набраться храбрости и подождать меня здесь?
Я чувствую, как она мне кивает, и когда отстраняюсь, ее пальцы на мгновение сжимают, а затем отпускают мои руки.
Я поднимаюсь и бегу через гараж к двери, поворачиваю замок на внутренней ручке и выглядываю на задний двор. Подъездная дорожка поворачивает направо, вверх по холму, и я следую туда, где она обрывается перед домом. Оказавшись внутри машины, я возвращаюсь на дорогу, затем сворачиваю за угол и заезжаю в гараж. Я обыскиваю дом в поисках какого-нибудь одеяла, чтобы укутать Камилу, и наконец нахожу нечто подобное на обшарпанном диване.
Пока я загружаю труп в багажник, девочка сидит на переднем сиденье закутанная в вязанный шерстяной плед.
Непрерывный лай собак напоминает мне о том, что нужно поторапливаться. Направив фонарик на их вольеры, я замечаю там полные миски свежей воды и еды. Если в ближайшие дни никто не сообщит о нескончаемом лае, я сделаю анонимный звонок в Службу контроля за животными.