Освобождение шпиона

— Голову на отсечение? — генеральный хватанул воз­духу и взъярился пуще прежнего. — Твою голову? Эту самую, которая болит с похмелья? Которой ты уже ус­пел накосячить себе и нам на уголовный срок и на мил­лиард убытков?! Что с нее толку, скажи мне?!

— Послушайте, Пал Дмитриевич... Я все объясню. Гуляев просто кидается в панику...

— Гуляев свое получит! — перебил Горыныч. — За распиздяйство свое! За то, что покрывал тебя!.. Тоже мне, благородство за чужой счет! Но он хотя бы пере­живает за дело, за проект, за «Циклон»! А ты?!.. Я все понимаю, у тебя горе, ты близкого человека поте­рял... Но ты неделю уже на работе! И неделю не про­сыхаешь! Все это видят, все беспокоятся, не один только Гуляев! Да ты... Ты даже сейчас кривой здесь стоишь!

— Неправда! — набычился Семга.

— Что неправда?!

Где-то за Семгиной спиной послышалось покашли­вание. В двери стояла Томашевская — грозная, как ка­менная статуя Командора.

— Извините, что мешаю, Павел Дмитриевич, — ска­зала она официальным тоном. — С Петрозаводского НПО смежники приехали, им подписать срочно...

—Черт. Давай, — буркнул генеральный.

Покачивая огромными бедрами, Томашевская подо­шла к столу, положила перед Горынычем папку, в кото­рой тот поставил быстрый яростный росчерк.

— Кстати, Павел Дмитриевич, — выдала она вдруг. — Утром я заходила к Семаго, относила ему свежую свод­ку по «тысяча четвертому», как вы просили... Так он опять употреблял в рабочее время. Увидел меня, и бу­тылку с рюмкой сразу в сейф. А я видела, между про­чим. Армянский коньяк.И в бутылке меньше полови­ны осталось.

Генеральному бы выгнать ее, дуру, чтоб не лезла. А он вместо этого на Семгу уставился, сверлит, пыхтит, бро­ви наставил.

— Разбираешься ты в коньяках, Томашевская! — по­хвалил ее Семга. — А то, что стучаться надо, когда захо­дишь — этому тебя не учили?

— А ну прекрати! — рыкнул на него генеральный. — Забыл, как Царькова вместо бабы целовал на испыта­ниях? А потом заблевал важных гостей! Об этом уже во всех ракетных подразделениях, во всех КБ анекдоты рассказывают! Сколько можно пьянствовать?

— Запирайтесь на ключ, Семаго, когда пьете, — бро­сила Томашевская презрительно. — И вообще. Вы на территории режимного предприятия. Здесь вам не ка­бак и не зона отдыха, здесь люди работают на оборону... Я не вас, конечно, имею в виду. Вам работать некогда...

— Да кто ты такая, чтобы меня учить?! — заорал вдруг Семга. В нем будто лопнула какая-то пружина. — Я ра­кетчик! Я майор российской армии! У меня допуск сек­ретности первой категории! А ты с третьей формой врываешься в кабинеты, жопой вертишь и через спины заглядываешь!

Генеральный вырос из-за стола, упер кулаки в бока — в нем проснулся бывший комдивизии.

— Молчать!! Это что за разговорчики?

— А что, нельзя? — огрызнулся Семаго. — Секретутка речь толкает, офицеру слова не скажи?

— Да уж такой ты офицер, Семаго, что лучше помол­чал бы! — Томашевская тоже решила перейти на друже­ское «ты». — Секретный ракетчик! Допуск первой кате­гории! А кто сидел у Гуляева в кабинете, а потом ушел — и дверь нараспашку? Бери, качай, уноси, что хочешь!

Тут уж Семаго запунцовел, чуть не взорвался. В пер­вую секунду он даже не придумал, что сказать, настоль­ко его вырубило это нахальство, эта ее жлобская инто­нация... А в следующую секунду он просто испугался.

— Погоди, как это — сидел у Гуляева в кабинете? — насторожился Горыныч. — А сам Гуляев — что? Его не было там?

— Он к наладчикам на участок ходил, — сказала То­машевская.

— А ты что там делал, Семаго? — вопросил Пал Дми­триевич. - У тебя первая форма, у Гуляева — госважность... Да и вообще нельзя садиться за чужой компью­тер без присутствия представителя первого отдела! Я те­бя, конечно, ни в чем не подозреваю, но это грубое на­рушение!

Генеральный отер ладонью взмокревший затылок.

— Так какого рожна ты торчал у него в кабинете, спрашиваю?

— Справки надо было подготовить... По движкам «тысяча четвертого»...— пробурчал Семга.

— И Гуляев тебя оставил там одного? Он тебе разре­шил?

— Да, он буквально на пару минут...

— Неправда, Павел Дмитриевич, — сказала Томашев­ская. — Гуляева до конца дня не было. Я сама заперла кабинет и сдала под охрану.

— Ну, Гуляев... Ну Семаго!!.. - Генеральный повертел головой, скривил рот, как будто сам себя хотел укусить за щеку. — Ну вы тут у меня просто распоясались!! Ну вы тут... - Он набрал воздуху в грудь. — Распиздяйством занимаетесь!!!

Томашевская смотрела на Семгу с едва заметной усмешкой: будешь знать, алкоголик несчастный, кто тут секретутка и кто чем вертит. Вот сволочная баба. Семга в какой-то момент заставил себя отвернуться, за­жмурился даже, чтоб ее не видеть. Потому что вдруг по­нял, что именно во время таких вот вспышек ярости люди получают инсульт, а потом остаток жизни прово­дят в кресле-каталке — застывшие, безмолвные парали­тические изваяния.

— Гуляева ко мне! — орал Горыныч, вбивая кулаки в покрытый бумагами стол. — Срочно!

— Хорошо, Павел Дмитриевич.

Томашевская вышла из кабинета.

Семга помялся-помялся, развернулся на сто восемь­десят и тоже пошел.