Освобождение шпиона

Дурак, тут Евсеев спорить не стал бы. Загнал себя в угол и упорно не хочет оттуда выходить, сопротивляет­ся как может. Но Евсееву он был симпатичен. И жела­ние выгородить молодого Мигунова было, в общем-то, понятно. Чисто по-человечески. Но розыск и следствие такими категориями не оперируют.

— Вы явились к нам с повинной, Сергей Михай­лович. Явились добровольно. Чистосердечно во всем признались... — Евсеев облокотился на стол, придвинувшись к Семаго. - А в юриспруденции есть такое понятие, как «деятельное раскаяние». Деятель­ное, понимаете? Согласно статье 75-й, оно может служить поводом для освобождения от уголовной от­ветственности. Подумайте над этим, Сергей Михай­лович.  

Семаго подумал и слегка переменился в лице.

— То есть... вообще? Меня судить не будут?

— Именно так.

Семаго ожесточенно потер ладонями лицо. Зажму­рился. Поморгал.

— На «Циклон» вы, конечно, не вернетесь, — сказал Евсеев. — Любая другая работа, где есть секретный до­пуск, для вас тоже заказана. Но это  лучший вариант, не так ли?

— Так, конечно, так...

Семаго почесал в затылке.

— А деятельное, это в смысле... Если я сдам Родика, выходит?

— Если поможете следствию обезвредить опасного преступника,— сказал Евсеев,

— Что там надо для этого? — глухо проговорил он. — Я должен что-то писать? Подписывать?

— Конечно, - сказал Евсеев. — Нам нужен документ, на основании которого мы сможем его задержать. Ког­да он в следующий раз собирался в Москву?

— Я точно не знаю, но говорил, что вот-вот приедет... Какая-то заседаловка у них очередная... Конференция, что ли...

— Ладно. Если конференция, то мы выясним это и без вас.

— А как это все будет? - Семаго поднял голову. - Я должен буду... Я тоже буду участвовать во всем этом? Быть там? Ну... когда его брать будут?

— Нет. Хотя встретиться вам еще придется. И не раз.

Евсеев достал из папки бумагу и ручку, придвинул к Семаго.

Семаго какое-то время еще думал, пыхтел и со скри­пом чесал затылок. Евсеев предложил сигарету, он заку­рил. Потом взял ручку и стал писать.

* * *

— Как ваши дела, Виталий Дмитриевич?

— Да кто б забрал хоть половину этих дел, Макси­мыч...

Шаркнув стулом, вахтер привстал, благоговейно за­держал ладонь Воронова в своей. Воронову стало не­приятно, он убрал руку. Каждый день - одно и то же...

— А я очки свои дома забыл, представляете? — пожа­ловался вахтер и рассеянно похлопал себя по карманам. Потом повернулся к доске, подслеповато всматриваясь в ярлыки, прикрепленные к ключам. Воронов глянул на входную дверь - никого.

— Да, вот еще, Максимыч, — сказал он. — Там маши­ну Сидорчука подперли, не выедет. Белая «волга» - не знаете чья? У него сегодня совещание в администра­ции, то-то крику будет!

Начальник Управления славился крутым нравом.

— Не знаю, - Максимыч испуганно захлопал глаза­ми. — А виноватым я буду! За четыре тыщи в месяц и вахтер, и дворник, и сторож, и ГАИ...

Он вышел из-за перегородки, подошел к двери, от­крыл. Постоял, посмотрел, пожал плечами, спустился с крыльца и пошел к парковке. Пока он ходил, Воронов успел снять со щита ключ от черного хода из кримина- диетического полигона, а на его место повесить другой, подобранный дома в ящике со всяким железным хла­мом.

— Нет, Свдорчука машина свободно стоит, никто ее не запирал! — доложил обрадованно Максимыч. — Я ж ее знаю! Хоть сей момент езжай! И «волги» никакой там нет! Уехала, видно, пока мы разговаривали!

— Значит, уехала, — сказал Воронов.

Он взял у Максимыча ключ и поднялся к себе в ка­бинет. Привычно выложил на стол папки с текущими делами, полистал, посмотрел план на сегодня: несколь­ко дел идут к завершению... По убийству Филькова ос­талось допросить последнего свидетеля и ознакомить обвиняемого с материалами дела. По квартирному раз­бою после обеда зайти в бюро судмедэкспертизы за за­ключением, в зависимости от|результатов перепредья- вить обвинение Каткову... По банде Хрипатого напи­сать обвинительное заключение...

И вдруг подумал: а зачем все это? Завтра - четверг. Решающий день. Или — или. В любом случае по всяким судмедэкспертизам бегать ему уже не придется. Если план провалится, его ждет суд и тюрьма. Ну, а если уда­ча улыбнется, он сможет бросить не только этот каби­нет, но и этот город. И эту страну. Поработает для вида месяц-другой, возьмет отпуск, а потом... Другая жизнь. Такая непохожая на беспросветное заозерское житье. Вена, Лондон, Париж... Как в кино!

Что скажут на это господа коллеги? Тот же Вильчинский, к примеру, получающий от «крышуемых» им биз­несменов ежемесячную мзду, которая в десятки раз больше его официальной зарплаты? Вслух он, конечно, бросит что-нибудь презрительное типа:

— Неподкупный наш Ворон все-таки кому-то про­дался...

Ведь Вильчинский — патриот. Патриотический клещ. Он не предаст свою родину, чью кровь пьет на за­втрак, обед и ужин. Он что, дурак? Знает, что такой без­наказанной халявы ни в одной стране мира не найдет!

Но про себя, в мыслях, он будет завидовать Воронову, который нашел, по его мнению, более здоровое и пол­нокровное тело.