Освобождение шпиона

Дверь карцера снова лязгнула и открылась — три па­ры ног стали вокруг его лица.

— Поднимите осужденного! - а это голос новый, не­знакомый.

Сильные руки вцепляются в одежду и рывком ставят его на ноги.

Незнакомец — в штатском костюме, рыжий, полно­ватый, лицо в веснушках. Держится очень солидно, по- начальственному.

— Здравствуйте. Моя фамилия Воронов, старший следователь Следственного Комитета по Заозерскому району.

Мигунов ушам своим не поверил. Впервые за восемь лет, если не считать правозащитников — Любчинского сотоварищи, с ним кто-то поздоровался. Хотя бы фор­мально пожелал ему здоровья, а не скорейшей гибели в мучительных конвульсиях.

— Назовите ваше имя и фамилию.

Савичев смотрит недобро, оттопырив нижнюю губу. Контролер подпирает дверь, почесывает шею концом дубинки. Действительно молодой — не больше двадца­ти пяти. Но сразу видно: вырастет из него порядочная скотина.

Мигунов называется по всей форме, даже статьи пе­речисляет.

— Пройдемте на допрос, — говорит следователь и первым выходит в коридор.

Мигунов привычно становится в лягушачью позу, и его ведут в кабинет, напоминающий вытянутый пенал с фанерными стенами. Следователь разложил на хлип­ком столике синий коленкоровый планшет, заполняет вводную часть протокола. От него доносится слабый аромат одеколона» Слабый. И одеколон дешевый. Но на Огненном острове никто не пользуется даже деше­вым одеколоном. Как наружным средством, конечно.

— Что произошло позапрошлой ночью между вами и Блиновым Игорем Васильевичем?

Эту скотину Игорем звали, все-таки было у него че­ловеческое имя, вот как. И-Вэ Блинов.

— Он на меня напал, — сказал Мигунов.

Стоящий у двери Савичев нахмурился.

— Что-о?!! Я тебе, блядь, покажу напал! Говори, как есть!

На самом деле Мигунов не знал, что ему говорить. На этот счет никаких инструкций не было. Предполо­жим, он так и сделает: скажет правду, во всем сознается. А вдруг дело закроют прямо здесь, на месте? Без всяко­го Заозерска? Что-то вроде судебной «тройки», как в сталинские времена?

— Он на меня напал, - повторил Мигунов, глядя сле­дователю в глаза с бесцветными ресницами. — А до это­го угрожал. Сказал, что у него договоренность с началь­ством колонии.

У Савичева отвалилась челюсть.

— Что если он меня убьет, это обставят как несчаст­ный случай. А ему, Блинову, смягчат режим и разрешат прогулки в неурочное...

— Да врет он! — перебил начальник колонии, стара­ясь опять не сорваться в крик, даже голос задрожал. По­лез в карман за носовым платком.

— Ему сейчас хоть в жопу вперед ногами, все едино, вот он и поливает грязью... Ох, смотри, Мигунов, до­прыгаешься ты у меня...

Воронов с невозмутимой привычностью записывал что-то в протокол. Он левша, кисть будто тянется за ручкой, как привязанная.

— И все-таки — что произошло между вами? Говори­те по сути дела. Обстоятельства мы выясним потом.

— Хорошо, — сказал Мигунов. — В три часа трид­цать минут я проснулся от того, что почувствовал чьи-то пальцы на своей шее. Это был Блинов. Он ду­шил меня. Я оттолкнул его. Некоторое время мы бо­ролись, потом он оказался на своей кровати. Он ска­зал, что все равно убьет меня. Говорил всякие гадости про меня и про моих родственников. Сказал, что, когда выйдет на волю, первым делом убьет мою жену и моего сына. Тогда я схватил подушку и накрыл его лицо, чтобы не слышать этого. Ну, и, наверное, заду­шил его в этот момент... Не имея, конечно, умысла на убийство...

— Какой подушкой вы его накрыли? - спросил сле­дователь. — Чья была подушка?

— Моя.

— Где она лежала?

— На кровати, наверное.

— И вы смогли дотянуться до нее, продолжая удер­живать Блинова на его кровати?

Мигунов подумал. В самом деле...

— Я плохо помню. Возможно, подушка упала во вре­мя нашей борьбы и я подобрал ее с пола.

— Поднимите подбородок. Повыше.

Изучает следы на шее. Кажется, Блинов в какой-то момент ухватил его за горло, когда сопротивлялся. Ми­гунов надеялся, там что-то осталось. Ну, а даже если не осталось... Плевать.

Он случайно встретился взглядом с Савичевым. Гла­за начальника были темны, он с нетерпением ждал окончания допроса, когда они смогут остаться наедине. Черт, надо было, видно, все-таки подождать до Заозерска со всякими громкими заявлениями.

— Я требую медицинского освидетельствования на предмет нанесения побоев, — проговорил Мигунов, сам удивляясь своего нахальству. — Меня избили во время задержания. Хотя я не оказывал сопротивле­ния.

— Вас освидетельствует врач в СИЗО, — сказал сле­дователь, не отрываясь от бумаг.

— Тогда занесите мое требование в протокол.

Воронов поднял глаза.

— Зачем? Это обязательная процедура при поступле­нии в изолятор.

— Я думаю, меня могут избить и даже покалечить еще до поступления...

— Никто вас калечить не собирается, Мигунов. Успо­койтесь.

Следователь многозначительно взглянул на Савиче- ва. Тот, красный как рак, кивнул:

— Что за глупости? Кто тебя будет калечить?

— Держат же меня сутки в наручниках! — пошел ва-банк заключенный. Хуже все равно не будет...

— Как сутки?! — возмутился Воронов. — Это уже пыт­ки! Немедленно снимите!