Освобожденный Иерусалим

Даю тебе обет, и пусть он будет
Тебе залогом, что, когда удастся
Нам вырвать из неволи эти стены,
Возлюбленные Небом, мы тотчас
Последуем сердечному порыву
И возвратим тебе престол отцовский.
А если б я тебе поддался нынче,
Отступником я стал бы нечестивым».

70

Армида молча голову склоняет
И, в землю взор вперив, стоит недвижно;
Потом, глаза омоченные к небу
Подняв, взывает с горестью глубокой:
«Несчастная! Ах, в целом мире жребий
Найдется ли плачевней моего!
Скорее все изменится в природе,
Чем перестанет гнать меня судьба.

71

Надежды, значит, нет: напрасны слезы;
К моленьям глухо сердце человека.
Быть может, не разжалобив тебя,
Разжалоблю тирана я скорее?
Суровостью тебя корить не буду:
В моих напастях Небо лишь виновно;
Оно твою ожесточает душу
И непреклонным делает тебя.

72

Нет, государь! Не ты мне, нет, а рок
Отказывает в помощи молимой.
Жестокий, беспощадный рок, возьми же
Остаток жизни ненавистной! Ах!
Тебе казалось мало на сиротство
Меня обречь в младенческие годы:
Еще с престола нужно было свергнуть
И в грудь вонзить отравленный кинжал.

73

Прочь, прочь отсюда, где не позволяет
Мне дольше оставаться честь моя.
Прочь, но куда? Где скрыться злополучной
От ярости тирана? В целом мире
Мне не найти убежища такого.
Но что ж колеблюсь я? Перед собой
Я вижу смерть и к ней иду, чтоб этой
Рукой предупредить ее удары».

74

Она молчит; в ее глазах – печать
Исполненной достоинства досады.
По виду и скорбя и негодуя,
Она уйти и вправду будто хочет.
А слезы, слезы гнева и печали,
Текут неудержимо и обильно,
И кажется от солнечного блеска,
Что сыплются жемчужины из глаз.

75

И все лицо омочено слезами.
Такою нам является лилея,
Когда еще чуть брезжит в небе утро
И чашечка ее сверкает ярко
Алмазными слезинками Авроры;
А ветерок, способствуя расцвету,
К ней в лоно пробирается и нежит
Ее дыханьем сладким, как влюбленный.

76

Но из ее волшебных слез родится
Таинственное пламя, что в сердца
Мужские проникает, самовластно
Охватывает их и зажигает.
Амур! Кто от тебя пощаду видел
И пламенем твоим кто не горел!
Но ты, благоприятствуя Армиде,
Свои же чудеса усугубляешь.

77

Ей лживою печалью удается
Растрогать всех, и все в одно решают:
«Чтоб быть таким неумолимым, нужно
Тигрицею быть вскормленным, родиться
В мрачнейших недрах Альп иль морем гневным
Быть выброшенным на берег пустынный;
Как может он, жестокий, огорчать
Такую красоту отказом грубым!»

78