Освобожденный любовник

— Прости. Просто хотел проверить, — заведующий подошел с другой стороны кровати, окинув пациента взглядом. — Знаешь, я не думаю, что он выжил бы под чьим-то другим ножом.

— Ты видел фотографии?

— Его сердца? Да. Я хочу послать их парням в Колумбию для беглого обзора. Можешь спросить их мнение, когда поедешь туда.

Она пропустила фразу мимо ушей.

— Группа его крови не определяется.

— Серьезно?

— Если он даст согласие, я думаю, мы должны обследовать его прямо до хромосом.

— О, да, твоя вторая любовь. Гены.

Забавно, что он помнил. Она, наверное, всего раз упомянула о том, что чуть не занялась исследовательской работой по генам.

Как наркоман, Джейн представила внутренности пациента, увидела его сердце в своей руке, чувствовала орган в своей хватке, когда она спасала ему жизнь.

— Он может стать потрясающим клиническим случаем. Боже, я бы с удовольствием изучила его. Или, по крайней мере, приняла в этом участие.

Тихое пиканье аппаратуры непрерывного наблюдения, казалось, нарастало в их молчании, и только несколько минут спустя осознание чего-то защекотало затылок Джейн. Она подняла взгляд. Манелло смотрел на нее с каменным лицом, затвердевшим подбородком, и низко опущенными бровями.

— Манелло? — она нахмурилась. — Ты в порядке?

Избегая его взгляда, она посмотрела вниз на простыню, которую свернули и подоткнули под руку пациента. Она безучастно погладила белое полотно — пока это не напомнило ей кое-что, что часто делала ее мама.

Она остановила руку.

— Ты можешь найти другого хи…

— К черту отделение. Я не хочу, чтобы ты уезжала, потому что… — Манелло запустил руку в свои густые темные волосы. — Господи, Джейн. Я не хочу, чтобы ты уезжала, потому что я буду чертовски скучать по тебе, и потому что… черт, ты нужна мне, ясно? Ты нужна мне здесь. Со мной.

Джейн, по-дурацки моргнула. За последние четыре года не было ни намека на то, что его влекло к ней. Конечно, они были дружны и все такое. И только она могла его успокоить, когда он выходил из себя. Ну и, ладно, они все время обсуждали больничные проблемы, даже во внерабочее время. И ели вместе каждую ночь, когда дежурили… он — рассказывал ей о своей семье, а она — о своей.

Паршиво.

Этот парень был самым горячим на территории больницы. А она была женственна как… окей, как операционный стол.

Ну, фигуристая, точно как стол.

— Да ладно тебе, Джейн, как можно ничего не замечать? Только намекни, и я залезу под твой халат в следующее же мгновение.

— Ты ненормальный, — выдохнула Джейн.

— Нет. — У него потяжелели веки. — Я мыслю здраво.

На его лице застыло страстное выражение, и мозг Джейн взял отпуск. Просто исчез из ее черепа.

— Это будет выглядеть неправильно.

— Мы будем осторожны.

— Мы вечно спорим. — Что за чертовщину она несет.

— Я знаю, — он улыбнулся, его полные губы изогнулись. — Мне это нравится. Никто кроме тебя мне не перечит.

Она посмотрела на него поверх пациента, до сих пор ошарашенная, и не знала что сказать. Боже, у нее давно не было мужчины. В ее кровати. В ее голове. Чертовски давно. Она годами возвращалась в свою одинокую квартиру, принимала душ, все в том же одиночестве засыпала, и по-прежнему одна уходила на работу. Ее родители умерли, и у нее не осталось семьи; и часами находясь в больнице, у нее не было друзей «извне». Единственным человеком, с которым она постоянно общалась, был… ну, Манелло.

Когда она сейчас посмотрела на него, ей пришло в голову, что он был настоящей причиной ее отъезда, но не потому, что стоял на ее пути в отделении. На каком-то уровне она знала, что этот разговор по душам близился, и она хотела избежать его.

— Молчание, — прошептал Манелло, — не лучшая вещь в данный момент. Если, конечно, ты не пытаешься сформулировать что-то типа «Мэнни, я любила тебя все эти годы, поехали к тебе домой чтобы провести следующие четыре дня в горизонтальном положении».

— Ты завтра на дежурстве, — сказала она машинально.

— Я позвоню, скажу, что болен. Гриппом. И как твой начальник, прикажу тебе сделать то же самое. — Он наклонился вперед над пациентом. — Не уезжай завтра в Колумбию. Не уезжай. Давай посмотрим, как далеко мы сможем зайти.

Джейн посмотрела вниз и поняла, что уставилась на руки Мэнни… на его сильные, широкие руки, которые починили столько бедер, плеч и коленей, спасали карьеры и счастье такого числа спортсменов, профессионалов и любителей. И он не просто оперировал детей и спортсменов. Он сохранял подвижность больным раком, как пожилым, так и раненным, помогая многим сохранять функции рук и ног.

Она попыталась представить эти руки на своей коже.

— Мэнни… — прошептала она. — Это сумасшествие.

***

На другом конце города, в переулке за ЗироСам, Фьюри поднялся от неподвижного, призрачно-белого тела лессера. Черным кинжалом он сделал зияющую рану на шее нежити, и блестящая чернильная кровь вытекала на покрытый грязью асфальт. Он инстинктивно хотел проткнуть сердце лессера и послать его назад, к Омеге, но так было раньше. Новый вариант намного лучше.

Однако это дорого обходилось Бутчу. Очень дорого.

— Этот готов для тебя, — сказал Фьюри, отступая назад.