— Я не прошу передать! Я это вам говорю! - Я понимал, что до всех, с кем она в обычном состоянии любезничает, деликатной женщине, когда она приходит в себя, нет никакого дела. Ни до кого! Отказавшись ради претензии на ее любовь от мамы, она ото всех людей отказалась! Так и ждет любви! Ото всех: «Телефона, телефона! Чукча кушать хочет!» Взять не умеет ни от кого! На всех и обозлена! Втайне!
Я бросил трубку...
Замуж за наркомана
Весь июнь шел дождь. Убаюкивал. По утрам ни просыпаться, ни вылезать из-под толстого одеяла не хотелось. Из открытых форток в комнаты вместе с холодом и свежестью рвалась сырость. В помещениях, казалось, было холоднее, чем на улице. Дети кхыкали и сипли. От буйной, перепившей воды зелени город отяжелел. Зеленые мокрые ветки гнулись и лезли в окна. Солнце выдавалось редко и ненадолго. И сразу парило. Мужчины спешили остаться в рубахах без рукавов. Женщины обнажали еще не успевшие загореть спины и ноги. И зря. Город снова накрывала паутина медленного дождя. Голые плечи и руки покрывались гусиной кожей и сутулились от холода. А ослепительный летний костюм обдавала плывшая по шоссе в этом потоке машина, не заметившая именно вашей лужи.
В кабинете были включены обогреватели. Участники только подходили.
Вдоль стены напротив меня рядом сидели два мужчины. Несмотря на разницу в возрасте, они были чем-то похожи друг на друга, как близнецы.
Сходство, как всякая безликость, раздражало. К тому же терпеть штамп в мужчинах мне гораздо труднее, чем в женщинах.
С женщинами сочувствие разрешает и помогает мне присоединяться к их естественности, красоте - здоровью. А судорогу маски - болезнь - вначале игнорировать, потом помогать устранять, как вредный нарост. Игнорировать отношением. А устранять тоже ^начала в своем представлении, потом в действительности.
С мужчинами же я боюсь перепутать сочувствие с жалостью. А жалеть мужчину мне, как и себя, нельзя. Это бы его ослабило. Злиться же - можно. Ощущаемое соперничество, контролируемая внутренняя агрессия мужчину-под-ростка, если не отпугивает, мобилизует. Вот я и злюсь! Не присоединяюсь к его суете, предоставляя мужчине самому присоединяться к своей (его) подлинности. Незаметно способствуя, как в засаде, жду этой его правды, естественности, чтобы ее, чем умею - и тоже не обременяя своей опекой - поддержать.
Два мужчины сидели рядом и были похожи друг на друга, как близнецы. Сходство вызывало досаду. Я стал думать: в чем, собственно, оно заключается?
Оба были холостяки. Оба - схоже сидели. Оба - одинаково широко расставив ноги и бросив руки на колени.
Старший глядел, будто у него во рту было горько и, казалось, на все и вся сердился.
Младший по привычке стеснялся своих давно прошедших угрей и тайно краснел.
Оба смотрелись, словно нечаянно оказались на сцене перед залом.
Оба играли желваками, были напряжены больше необходимого и выглядели как-то ощетинено, воинственно, едва не угрожающе.
Я стал думать о содержании их воинственности. Оба они внешне мужественны. Оба по природе привлекательны для женщин. Как бы они повели себя с той, кому понравились, если бы женщина ответила им искренней взаимностью?
К моей досаде, мне было видно, что, едва заполучив женщину в свое распоряжение, старший станет, скрипя зубы, ее «переделывать», диктовать ей правила, по которым она должна жить, чтобы угодить ему. Делать это будет без благодарности, напротив, с досадой, будто для нее, а не по своей прихоти, будто осчастливливает ее, будто делает одолжение ей.
Младший не поверит. Будет подозрительно ждать подвоха. Будет требовать доказательств, экзаменовать, и, не зная собственного отношения к подруге, ждать знаков любви и.за-боты, измучит ревностью!
Казалось, для женщины - единственный способ сохранить рядом с ними себя - не подходить к ним никогда! Они равнодушны к ней! Хоть и не прочь попользоваться. Женщина, едва подпустив их к себе, станет чувствовать себя в их глазах вещью, грязью, шлюхой!
Я понял, что меня в них злит.
Но у той же стены, ближе к двери в кабинет, так что от этих мужчин ее отделяла только окно, сидела, уставившись в пол, такая же обиженная женщина.
Неожиданно стало ясно, что то отношение к женщине, к любому человеку, к другим, к себе, которое меня сердило, и которое я только что отчетливо различил у этих мужчин, ни чуть не меньше одолевало и ее - женщину!
Так родился мой вопрос.
Я адресовал его Светлане Маратовне,