Освоение одиночества. О чем молчат любимым.

Молодая женщина катила инвалидное кресло навстречу потоку машин.

Из неотосланного письма сыну.

Мишка, я рад, что ты живешь. Что ты отдельный и отделенный. Что ты тянешься к миру, к погоде, к людям, и что ты - в нем, с ними, со мной, с мамой и всегда один. Мне нравится, что у меня есть сын - ты.

Сегодня приснилось, что я проснулся, а ты дома. И как будто я про это давно знал, и это - не неожиданность, и как будто я ни капельки не удивился, просто свободнее дышалось.

Папа.

«Амели».

Господи, я готов в тебя уверовать!

Все всегда, всю жизнь, так складывается, как мне надо и когда мне надо! Когда я готов! Будто специально...

И этот принесенный Татьяной Васильевной фильм «Амели», который я смотрел только что, вместо того, чтобы вставать, - так вовремя.

...Но болезнь мамы?..

И этот расплющивающийся об асфальт неторопливый звук дождя за окном... И сам этот дождь... И склонившиеся под его тяжестью, нагрубшие им ветки тяжелой зелени с вывернутыми изнанкой листьями. И сероватая, теснящая грудь, высота неба над ними... И квадрат нового, только что установленного пластикового окна, с еще немытыми затуманенными стеклами во весь проем с написанными на них от руки синими цифрами размеров. С густыми бордовыми розами от моего дня рождения в трехлитровой банке с водой, поставленными на край подоконника вместе с другой такой же банкой, полной почти до края, с горшками других цветов и кирпичом на ближнем конце подоконника не для красоты, а чтобы еще два часа его не подняла строительная пена, заполняющая после установки все щели под ним. И спящая рядом со мной женщина, которую я берегу. И разор ремонта в доме. И удивительная девочка, которая придет за моим отзывом о ее дипломе, удивительная еще и совершенно нежданной содержательностью и стройностью своей работы... И медленный дождь в июне.

...И, может быть, как говорит тетя Бела, опухоль Томиной мамы, это еще не так опасно...

И слезы и улыбка вместе с той девочкой из кино. И возможность иных неведомых мне жизней и путей людей друг к другу... и иной в ином собранности...

Дождик все плющит себя об асфальт...

Уже десять, а в доме все еще спят. Пахнет дождем, ремонтом и сном этой женщины...

Я не уверую в тебя, господи. Я просто снова дышу. И задыхаясь от тебя, может быть, открываюсь чему-то неведомому.

Дождь встрепенулся и приударил...

Пора всех будить...

Приложение.

И. А. Гончаров. Обломов. Часть четвертая [46]

Его тревожило более всего здоровье Ольги: она долго оправлялась после родов, и хотя оправилась, но он не переставал этим тревожиться.

Страшнее горя он не знал.

«Как я счастлива!» — твердила и Ольга тихо, любуясь своей жизнью, и в минуту такого сознания иногда впадала в задумчивость..., особенно с некоторого времени, после трех-четырех лет замужества.

Странен человек! Чем счастье ее было полнее, тем она становилась задумчивее и даже... боязливее. Она стала строго замечать за собой и уловила, что ее смущала эта тишина жизни, ее остановка на минутах счастья. Она насильственно стряхивала с души эту задумчивость и ускоряла жизненные шаги, лихорадочно искала шума, движения, забот, просилась с мужем в город, пробовала заглянуть в свет, в люди, но ненадолго.

Суета света касалась ее слегка, и она спешила в свой уголок сбыть с души какое-нибудь тяжелое, непривычное впечатление, и снова уходила то в мелкие заботы домашней жизни, по целым дням не покидала детской, несла обязанности матери-няньки, то погружалась с Андреем в чтение, в толки о «серьезном и скучном», или читали поэтов, поговаривали о поездке в Италию.

Она боялась впасть во что-нибудь похожее на обломовскую апатию. Но как она ни старалась сбыть с души эти мгновения периодического оцепенения, сна души, к ней нет-нет да подкрадется сначала греза счастья, Окружит ее голубая ночь и окует дремотой, потом опять настанет задумчивая остановка, будто отдых жизни, а затем... смущение, боязнь, томление, какая-то глухая грусть, послышатся какие-то смутные, туманные вопросы в беспокойной голове.

Ольга чутко прислушивалась, пытала себя, но ничего не выпытывала, не могла добиться, чего по временам просит, чего ищет душа, а только просит и ищет чего-то, даже будто - страшно сказать - тоскует, будто мало было счастливой жизни, будто она уставала от нее и требовала еще новых, небывалых явлений, заглядывала дальше вперед...