Освоение одиночества. О чем молчат любимым.

5. Позиции, опирающиеся на конкретные нравственные императивы и вопрос о праве на жизнь

Вопрос о праве на жизнь предполагает в качестве исходной ту или иную конкретную нравственную позицию. Например: «Жизнь имела бы смысл, если бы была утверждением Добра с точки зрения... (такого-то человека или такой-то общественной группы)».

6. Позиции, определяющиеся стремлением к радости

Отправной позицией может быть субъективное стремление к удовольствию, наслаждению, радости.

Тогда вопрос о смысле сводится к вопросу о том, какой радостью окупаются все те трудности и страдания, которые человеку приходится переносить и которые иной помнит гораздо дольше и явственнее, чем периоды радости, удовлетворенности, счастья.

В жизнеутверждающем смысле вопрос тогда подразумевает отношение, которое выше всего ставит собственно движение, процесс, миг этого процесса. Боготворит самое проявление жизни и отражающие его ощущения, эмоции, чувства; осознанные переживания радости и боли. Это отношение почитает высшей ценностью саму жизнь, проживание конкретного мгновения этой жизни.

В отрицательной, форме такой вопрос чаще возникает у инфантильных, эгоцентричных людей, паразитирующих на чужой заботе, принимающих мир за нарочно приставленную к ним няньку, обязанную непрерывно обеспечивать их удовольствием, от их собственной инициативы независимо.

Неудовольствие, тем более страдание, Такие люди не связывают с практическими результатами их деятельности, со своими собственными ошибками, безынициативностью, претенциозностью, ленью, но принимают за нерадивость этой няньки, несправедливое наказание.

Страдание как чья-то персональная несправедливость по отношению к ним вызывает их протест в виде оправданий перед кем-то или самими собой или обвинений кого-то. Они обижаются, сетуют, жалуются и ждут «справедливого» избавления, готовы даже мстить и мстят, будто не способны к поиску зависящих от них причин страдания. К самостоятельному избавлению от несчастья страдание их не побуждает.

Как малые дети, они вечно ждут посторонней заботы о них, лишенные ее, обижаются, но сами ни о ком не заботятся, не умеют и не хотят уметь заботиться даже о себе.

«Забота» о себе и о других, которую они вменяют себе в заслугу, на поверку оказывается адресованной «среднеарифметическому», то есть несуществующему человеку, огульной опекой, пустой тратой сил. Не принося пользы никому, такая опека, как известно, обязывает всех и вызывает не благодарность, а ответную, но неожиданную для эгоцентрика агрессию.

Об эгоцентризме и «женской доле».

В той же «Крейцеровой сонате», кроме Позднышева, был еще один взрослый участник его семейной драмы... - его жена! Но, даже у автора, нет и поползновения допустить, что она тоже взрослый человек, участник, то есть ответственна. Уж если не за судьбу своих детей и мужа, то, хотя бы, за свою собственную, только однажды проживаемую жизнь, ответственна.

То, что она лицо страдательное, то есть осуществляется не как человек, но скорее как вещь, даже автором принимается как аксиома. Выйдя замуж, она не только не предприняла никогда ничего для устройства своей жизни, лишь претерпевала её, как щепка «терпит» грязный поток, который ее несет. Напротив, словно из само собой разумеющейся претензии, что печься о ней должен муж, она на протяжении всей семейной жизни только обижается (на недостаток опеки, что опека не угождает ее ожиданиям), всякий раз не упускает случая выказать неудовольствие, укорить, пожаловаться, выставить опекуна в дурном свете, отомстить, наконец.