Читаем От А до Я. Избранные рассказы русских писателей полностью

И он застонал:

— Лучший в мире искусственный глаз! Где я теперь такой достану? Фабрики Буассон в Париже!

Прапорщик кинулся прочь. Единственная подмога исчезла. Спасаться было не с кем и некуда. Оставалось возможно скорее схоронить погоны и медали. Через пять минут прапорщик стоял перед Глазетом и, глядя на проходивших по улице черноморцев, говорил:

— Я же сам скрытый большевик!

Сема Глазет, сын буржуазных родителей, заревел от страха и упал на пол.

<p>Михаил Кузмин</p><p>«Соперник»</p><p>I</p>

Досада змейкой пробежала по ее лицу при взгляде на карточку, поданную ей читальным мальчиком. Но тотчас же черты ее приняли обычное выражение, слегка скучающее и надменное, которым я любовался вот уже три дня, как только приехал в курорт. Она не была незнакомкой, звалась Сесиль Гарнье, писалась актрисой, приехала из Рима и, очевидно, как и все, жившие здесь, искала здоровья в этом маленьком чистом городке, защищенном от северных ветров высокою горою. Я ее никогда не встречал у источника, хотя вид она имела болезненный. Впрочем, может быть, я не встречал ее потому, что сам прибыл сюда отнюдь не для леченья, а чтобы убежать от людей. Может быть, и она ищет уединения, ни с кем не знакомится и отклоняет все визиты, как этот теперь. Хотя для простого визита она слитком взволновалась. Я впервые услышал ее голос, обыкновенный, слишком открытый по звуку, когда она сказала, по-видимому, спокойно:

— Я сказала раз навсегда, что меня никогда нет дома для этого господина. Вы напрасно трудились передавать карточку.

Я последовал за мальчиком, который вышел с поклоном. В прихожей стоял высокий молодой человек, бритый, с печальными темными глазами, одетый в дорожный серый костюм, зеленую шляпу и высокие желтые краги. Может быть, он приехал верхом. Мальчик убедительно толковал ему что-то, тот не соглашался.

— Но мне говорили, что г-жа Гарнье остановилась именно здесь.

— Я ничего не говорю. Она стоит здесь, вот ее имя в книге: Сесиль Гарнье, — но ее сейчас нет дома.

— Вероятно, она скоро будет: она ведь не уехала из города. Я ее дождусь.

— Может быть, их долго не будет.

— Все равно. У меня времени достаточно, я почти специально для этого сюда приехал!

— Как вам угодно.

Господин сел прямо против двери в читальную комнату.

— Может быть, господин перейдет в гостиную? — следующий этаж? — там удобнее ждать. Ему тотчас доложат, когда прибудет г-жа Гарнье.

— Мне здесь удобнее. Могу я пройти в читальную?

— Там ремонт…

Отозвав мальчика в сторону, я спросил его, кто этот посетитель, но он ничего не мог ответить кроме того, что фамилия его Брук, и убежал на звонок.

<p>II</p>

На следующий день повторилась та же история. Очевидно, г-н Брук отличатся настойчивостью в своих исканиях. Крайняя досада отразилась на чертах г-жи Гарнье, когда она прошептала: «Боже мой! Чего ему от меня нужно?»

Считая удобным заговорить с нею, я произнес:

— Не правда ли, как неделикатно со стороны людей так лезть, когда их не желают видеть?

— Еще бы я желала его видеть!

— Я виню отчасти администрацию гостиницы, которая не может исполнить вашего желания, так ясно выраженного.

Она пожала плечами.

— Что может сделать администрация? Это ее нисколько не касается, это мое личное дело.

— Но вы могли бы обратиться к местной полиции.

Г-жа Гарнье промолчала с гримаской, наконец, сказала:

— По некоторым причинам мне бы не хотелось сюда путать полицию.

Я понял, что сказал глупость, и, желая понравиться, едва ли не сделал большую.

— Конечно, если бы с вами находился отец, брат, муж — вы были бы избавлены от этой докуки.

— Вероятно.

— Может быть, вы мне позволите поговорить с г-ном Бруком?

— Да, но ведь вы мне не муж, не брат, не отец, даже не приятель.

Я готов был провалиться от своей неловкости, но дама продолжала с улыбкой:

— И потом о чем же вы будете с ним говорить?

— Я только попрошу его исполнить ваше желание, больше ничего. Я нисколько не навязываюсь в ваши поверенные.

Лукавство, как ласточка, промелькнуло в глазах Сесиль Гарнье, сделав на минуту ее настоящей француженкой, а не печальной, надменной дамой, которою я привык ее видеть.

— Хорошо. Если вы так добры и любезны, поговорите с г-ном Бруком. Мне нет надобности просить вас быть скромным, потому что другим вы и не можете быть, ничего не зная.

<p>III</p>

Случай дал мне возможность объясниться с Бруком раньше, чем я рассчитывал. Разговор с г-жою Гарнье, ее минутная лукавая усмешка, обычный загадочный вид, романическая и печальная история, подробности которой, не зная, я точно живописал в своем воображении самыми заманчивыми красками, — все это взволновало мое сердце и воспламенило мой ум.

Я пошел по уединенной дороге, где могли встретиться только соседние крестьяне, так как приезжие были или людьми больными, или светскими посетителями вод, которые не ходили дальше курортного парка, хотя окрестности городка были идиллически прелестны, впрочем, не без немецкой сладости.

Перейти на страницу:

Все книги серии Золотая полка русского рассказа

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее
Слово о полку
Слово о полку

Перед вами автобиографическое произведение, страстная исповедь, в которой отразилась одна из самых ярких страниц в истории сионистского движения – создание Еврейского легиона. В своих мемуарах Владимир (Зеев) Жаботинский повествует о еврейских добровольцах, которые в составе английской армии во время Первой мировой войны боролись за освобождение Палестины (Эрец-Исраэль) от османского владычества. Это строгий и лаконичный рассказ о буднях и подвигах бойцов и командиров, о реальных событиях, которые уже вскоре после войны стали наполняться мифами и домыслами. Язык Жаботинского поэтичен, автору некогда предсказывали большое литературное будущее, однако он посвятил себя делу национального возрождения своего народа.

Владимир Евгеньевич Жаботинский , Владимир Жаботинский , Владимир (Зеев) Евгеньевич Жаботинский

Биографии и Мемуары / Классическая проза ХX века / Документальное