От Адъютанта до его Превосходительства

Сниматься было нелегко. Полтора месяца без выходных дней, а снимали мы в самые жаркие для Японии месяцы — в июле и августе. Представьте себе, жара под сорок градусов при большой влажности, да к тому же на полную мощность работают осветительные приборы. Хотелось только одного — побыстрее прийти в гостиницу, включить кондиционер, принять душ и заснуть. Недосыпание хроническое. Снимали часов по восемь — десять. Причем я должен был соблюдать диету, потому что незадолго до этого у меня начались приступы желчнокаменной болезни. Случилось это совершенно неожиданно во время съемок этого же фильма в Ленинграде. Снимали несколько «проходов» в «Эрмитаже», и тут у меня неожиданно начались страшные боли. Я понимал, что за право съемок в «Эрмитаже» заплачены огромные деньги, и, хоть меня никто нс упрашивал непременно сниматься, я не мог подвести людей. Я пошел на съемку и около лифта упал от дикой боли. Выяснилось, что это приступ желчнокаменной болезни. Мне сделали обезболивающий укол, и я снимался. После этого едва добрался до гостиницы, а ко мне как раз приехали жена с дочкой. Вдруг к нам в холле подошел какой-то человек, как теперь принято говорить, «кавказской национальности» и сказал, что он защитил диссертацию и приглашает нас пойти вместе в ресторан. Я, конечно, отказался, сказал, что болен и плохо себя чувствую, а жена, которая обычно всегда ограждала меня от подобных приглашений, вдруг стала уговаривать зайти хотя бы на пару минут. Мы зашли. Оказалось, что этот человек — врач. Он действительно защитил диссертацию, а в ресторане сидели профессора — специалисты как раз в той области, что и была мне нужна. На следующее утро они меня положили в клинику.

Так вот, возвращаясь к тем съемкам, японцы оценили мое поведение и всегда доставляли необходимую диетическую пищу.

Иногда снимали прямо в домах в японских кварталах, туда простому туристу не попасть. Меня удивило, что в каждом доме висят колокольчики и все происходит под звуки колокольчиков. Японцы очень дорожат своими традициями, и это выгодно отличает их от нас. У них в чести и еда национальная — к примеру, сначала подается травка, потом рыба, рис, суп и только потом мясо. У нас же сейчас редко готовят национальную пищу. Я, например, очень люблю винегрет, отварную картошку с селедкой, с лучком, с маслом, с соленым огурцом. Что может быть вкуснее настоящих сибирских пельменей? Щей? Борща? Ухи? В День славянской письменности я был приглашен на обед к его святейшеству Алексию Второму. Мне обед очень понравился: грибной суп, какая-то картофельная котлета с грибами, чай на травках — все очень просто, достойно и красиво. Я сразу вспомнил Японию. В одном храме, в ритуальном домике меня угощали зеленым чаем — такого я не пил никогда. К нему принесли сладости, оказывается, чай надо обязательно пить вместе с этими сладостями. Если отхлебнешь только чай, почувствуешь, что он невыносимо горький, а сладости — приторно сладкие, но когда их употребляешь вместе, чувствуешь, что с тобой происходит что-то необычное. Это трудно объяснить, но дело тут не только во вкусовых ощущениях.

В Японии я впервые почувствовал себя иностранцем. Мне очень нравится, что японцы так чтут свои традиции. Например, в августе месяце у них праздник усопших, праздник поминовения. Мы были в это время в Киото. В городе продается огромное количество светильников, фонариков разного размера, разного цвета. В Киото течет маленькая речка, она вся горела от плывущих по ней светильников — потрясающее зрелище. Миллионы светильников. В центре реки стояло несколько человек, направляющих эти светильники, чтобы они не сталкивались. Этот праздник — один из самых впечатляющих. В сценарии этого эпизода не было, но когда Соловьев услышал о празднике, то понял, что это очень зрелищно, и специально дописал сцену.

В Киото я приехал впервые, и мне город очень понравился. Я вообще люблю старые города — и наши, и зарубежные. В них другая аура, другая атмосфера, другие люди, все другое. В Киото в каждом домике обязательно существует внутренний садик. Там может быть два квадратных метра, но все равно это сад, где есть ручеек или фонтанчик, есть деревья. Придешь туда, побудешь даже немного и становишься другим — наступает умиротворение. Я часто заходил и в пагоды. Там спокойно-спокойно, так же как у нас в церкви. Я, к сожалению, неверующий человек. Так уж случилось, как, впрочем, и у многих людей моего поколения, но я всегда во что-то верил. Правда, я очень суеверный — это у меня с детства.

Я точно знаю, что за добро воздается, а за зло — наказывается. Удивляюсь, что люди не боятся наказания. Все равно оно будет. Может, после их смерти, но будет. Надо об этом помнить.

Что же касается веры… Я все подхожу, подхожу. Ближе, ближе… Потом опять откат. Но все-таки, когда попадаешь в храм, начинаешь понимать, что Бог существует. Я в это верю. И с каждым годом все больше и больше.