От «Акиры» до «Ходячего замка». Как японская анимация перевернула мировой кинематограф

«[Подростковый возраст] – это период, когда субъект чувствует величайший диссонанс между образом тела и фактическим телом, между его психическим идеализированным представлением о себе и телесными изменениями… Подростковое тело обычно воспринимается как неудобное, отчуждающее, нежелательное биологическое навязывание»[96].

«Диссонанс» Ранмы между образом и реальностью буквально разыгрывается в его постоянных трансформациях и дополнительно подчеркивается реакциями окружающих, которых, как мы видели в первом эпизоде, озадачивают, шокируют и даже сердят его метаморфозы. В общем смысле мы видим диссонанс за пределами тела и гендера, который затрагивает агонизирующие попытки достичь самоопределения в подростковом возрасте. Без фэнтезийных элементов первую серию можно рассматривать как классическое воплощение проблем взросления, в частности подросткового одиночества. Ни мальчик, ни девочка, Ранма занимает пороговое пространство, которое, хотя и вызывает смех, на самом деле является заброшенным и изолированным. В отличие от типичного нарциссического подростка, который просто чувствует себя «другим», Ранма знает, что он другой и поэтому изолирован. Или, как он выражается в конце серии: «Подруги, она говорит: дружбе пришел конец, когда она узнала, что я мальчик».

Заявление Ранмы о разочаровании возвращает нас к телесной растерянности, которая выражает его отчуждение и поднимает вопрос, почему Аканэ не может дружить с ним теперь, когда она знает, что он мальчик. Ответ кроется в строгой гендерной конструкции, на которой основан его и Аканэ мир. Как говорит Боронофф в начале этого раздела, «японское общество ограничивает гендер несокрушимыми правилами». На самом деле эти несокрушимые правила не ограничиваются Японией (хотя верно, что сегрегация по полу там более жесткая, чем на Западе), но являются универсальными, которые имеют особое значение в бурный период подросткового возраста. Несмотря на карнавальный характер ситуаций, в которые они попадают, ни Аканэ, ни сам Ранма не могут выйти за рамки правил реального мира, особенно потому, что они подростки – то есть находятся на стадии, где двусмысленность может быть заманчивой, но в то же время глубоко пугающей. Если снова процитировать Гросс, то «только в подростковом возрасте становится ясно, что субъект занимает сексуальную, т. е. генитальную, позицию, независимо от того, желаемо это или нет». Бедняга Ранма, который только-только начал отождествлять себя с концепцией сексуального субъекта-мужчины теперь вынужден выражать и женскую концепцию, причем в чрезвычайно нарочитых и часто унизительных условиях.

Таким образом, хотя в «Ранма ½» упоминания о гениталиях остаются под вопросом из-за фактического отсутствия, сексуальное обозначение груди используется на протяжении всего сериала, чтобы указать на «неправильность» ситуации. Это видно уже в первом эпизоде, где господин Тендо пытается игнорировать странный факт, что у него в гостиной стоят гигантская панда и китаянка, и обнимает «мужчину» Ранму, но падает в обморок, увидев его грудь – сексуальный признак, который он просто не может вписать в свой упорядоченный мир. Еще больше нам говорит воспоминание Ранмы о первом случае трансформации в женщину. В этой сцене Ранма выныривает из источника, рывком раскрывает рубашку, смотрит на свою грудь и визжит.

Тот факт, что грудь, символ женственности, является признаком чужеродности, здесь крайне примечателен. Хотя верно, что во многих комедиях о гендерном изгибе акцент делается на мужчин с фальшивой грудью для комического эффекта, в случае с Ранмой его груди не только комичны, но и – по крайней мере, поначалу – приводят в ужас[97]. Интересно отметить, что другие последовательные метаморфозы, происходящие повсюду в первой части сериала также разыгрываются только мужчинами. Отец Ранмы становится животным, и в этом облике ему, кажется, вполне комфортно, поскольку зритель часто видит его в форме панды, радостно читающего свою газету с бамбуковой палочкой во рту. Рёга, один из конкурентов Ранмы, превращается в очаровательную миниатюрную свинью; сначала он от этого несчастен, но потом начинает относится к этому более философски, поскольку понимает, что это позволяет ему спать с Аканэ. Поэтому ясно, что мужское является нормой, и именно женское является одной из категорий (включая состояние панды и свиньи) различия. Кроме того, быть женщиной в данном случае преподносится как худший вариант относительно состояния свиньи или панды.