От Альп до Гималаев

Закончив богослужение для шудров, Фасати произнес проповедь. Но содержание ее было совсем не христианским. Он наставлял шудров не мириться со своей участью, не усту­пать вайшьям, работодателям, требовать большего вознаграж­дения за работу, сокращения рабочего дня, добиваться того, чтобы хоть один ребенок в семье мог посещать школу миссии и обучаться грамоте.

Я не разобрался в замыслах миссионера Фасати, но его наставления мне импонировали. Более того, он растрогал меня, когда после богослужения стал раздавать женщинам, пришедшим в церковь с детьми, рис. Женщины, получившие несколько горсточек риса, становились перед миссионером на колени и целовали, словно у какого-то святого, край его рясы.

— Горсточка риса — это не заманивание в церковь, — по­яснял он мне. Это только пример их угнетателям. Конечно, брахманам не нравится, что я раздаю рис. Они даже преду­предили меня, чтобы я не подстрекал шудров. Но вообще-то запретить мне это делать они не могут, так как боятся воз­мущения неприкасаемых.

— Подаяние — это по-христиански, — поддержал я Фа­сати.

После второго богослужения мы вышли из церкви. К Фа­сати подошла красивая индуска в оранжевом сари. В носу у нее блестела золотая серьга, руки украшало несколько золотых браслетов, на пальцах сверкали кольца. Видимо, она принадлежала к высшей касте. С собою она привела совершенно голого, худенького мальчика лет десяти.

— Ночью его мать растерзал тигр, — сказала она на бен­гальском языке. — Возьмите сироту в приют. Я из комитета благотворительности.

Фасати оглядел мальчика и спросил:

— А отец его где?

— Он погиб во время урагана.

— Так, может, родственники заберут мальчонку?

— Какие там родственники — шудры! Они сами голодают, а у вас он будет сыт, да и обучится грамоте...

— Принять примем. Но как же так — совсем без одежды? А вы не смогли бы что-нибудь дать? У нас в миссии сейчас ничего нет.

Индуска посмотрела на сироту с некоторым удивлением и вместе с тем презрительно:

— Он недостоин носить одежду. Ведь это шудр.

Фасати взял мальчика за руку, но тот вырвал ее и, плача, попытался убежать. Мы помчались вдогонку. Я догнал маль­чика, взял на руки, и, крепко прижав к себе, понес в миссию.

«Вот таким же путем мог очутиться в салезианской кон­грегации и Сингх, — подумал я. — Зря он ушел из монастыря. Здесь, в миссии, вместе с нами он мог бы помочь здешним беднякам бороться против унижения и страшной нищеты».

Когда женщина ушла, Фасати вдруг спохватился:

— Мы ведь не спросили ее, в какой деревне объявился тигр-людоед, — и обратился ко мне: — Присмотри за мальчи­ком, а я отыщу женщину и расспрошу ее, где произошло несчастье. Мы отправимся туда и устроим облаву на хищника.

Пытаясь успокоить мальчонку, я достал привезенные из Италии конфеты и протянул их сироте. Тот удивленно по­смотрел на конфеты, потом схватил их и запихал себе в рот. Прожевав конфеты, мальчик стал просительно смотреть на меня, не дам ли ему еще. Я обнял его и прижал к себе. Он сидел тихонько. Как мало нужно, чтобы подкупить голод­ного ребенка. Но все же во что одеть несчастного?

В это время в миссию пришла худая заплаканная жен­щина с лицом, изборожденным морщинами, одетая в тряпье.

На руках она держала маленького ребенка. Протянув его мне, она произнесла:

— Берите!

Думая, что и эта женщина принесла сироту, я протянул руки, чтобы принять у нее ребенка, но она отстранила меня.

— Сколько дадите? — сердито спросила она и утерла слезы. «Неужели хочет продать?» — растерялся я.

— Не купите — отдам зверям! — попыталась она взять меня на испуг и ждала, что же я предприму.

«Быть может, краденый? — пришло мне в голову. — Надо это выяснить».

— Обождите, сейчас придет старший, — я оглянулся, не видно ли Фасати. — Не знаю, имеем ли мы право покупать детей. А сколько вы хотите за него?

— Пятьдесят рупий, — проговорила женщина.

— А двадцати не хватит? — попытался я было торго­ваться.

— Мало, — она еще больше сморщила и без того морщини­стое лицо. — Зачем же я его тогда растила? Сорок рупий. Мла­денец ведь здоровый! Берите... Очень вас прошу. Вся семья помирает с голоду.

— Не знаю, что и делать... Старшего-то нет. Женщина повернулась, чтобы уйти.

— Тридцать рупий! — крикнул я, хотя столько у меня не было.

Но тут пришел Фасати. Женщина его узнала, низко покло­нилась, смахнула рукою пыль с его ботинок.

— Продает ребенка, — пояснил я. — Просит сорок рупий.

— Какого возраста?..

— Кажется, годовалый. Такой тощий, что даже оторопь берет.

— Мальчик или девочка?..

— Кажется, мальчик.

— Дай тридцать, — сказал Фасати. — Или нет. Пускай уносит, подрастет, тогда посмотрим. Авось не умрет...

— Грозится, что отдаст зверью. Говорит, что вся ее семья умирает с голоду.

— Вроде бы и жалко мальчонку. Дай, сколько просит, — подобрел миссионер. — Вот деньги.

— А если он ворованный?.. — засомневался я.

— Не беспокойся, у них и своих предостаточно. Родятся и родятся, как котята. Девочек даром отдают. Маленьких мы даже не берем. Такова доля хариджан...