От аншлага до «Аншлага»

Это, естественно, услышали все, присутствующие на репетиции. Мне мгновенно вспомнился наш вчерашний разговор. Вообще я человек довольно мягкий, но вспыльчивый. Если меня задеть, я очень легко завожусь, хотя и быстро отхожу. Я понял, что все вчерашнее было неслучайным, поэтому сказал:

− Раз так, Володя, я к этому спектаклю больше никакого отношения иметь не буду. Ставь его сам от начала до конца.

− Хорошо, — ответил Перцов и повернулся ко мне спиной. Я, не произнеся больше ни слова, вышел из зала.

Этот момент стал переломным в наших взаимоотношениях. Кончился период безграничной любви и вечной дружбы — началась «холодная» война. Нормально общаться с тех пор мы уже не могли. Мы старались поменьше встречаться, особенно наедине, избегали друг друга, если и обменивались репликами, то только на служебные темы. Я перестал посещать совещания нашего административного совета: Перцов В.В., Лесной Ю.Л. и Крыжановский А.И. — так как публично был «разжалован в рядовые». Более того, когда я по приглашению нашего спонсора однажды пришел туда, Перцов сразу потребовал, чтобы я покинул их и не мешал работать руководству, хотя раньше всегда приглашал меня как своего помощника.

Концерт в Колонном зале в 60–е годы. Очень именитый состав: Аркадий Райкин, Елена Образцова, Шульженко, замечательный чтец Антон Шварц… Молодой конферансье подходит к Райкину: «Аркадий Исакович, я так волнуюсь: как о вас сказать…? Можно, я так: «Человек, который не нуждается в представлении, король комиков, Чаплин наших дней…» Райкин поморщился: «Ну, если вам так нравится — пожалуйста». Через пять минут конферансье снова: «А можно, я лучше назову все ваши звания?..» Райкин: «Бога ради, как вам хочется…» Перед самым выходом подбегает: «Все: иду вас объявлять! Я придумал! Я ничего не буду говорить! Сделаю большую паузу,…а потом громко скажу: Аркадий! Райкин!!». Райкин не возражал. Конферансье кинулся на сцену, подержал заготовленную паузу, набрал полную грудь воздуха и рявкнул: «АНТОН ШВАРЦ!!»

Тем временем спектакль «Все на уколы!» шел к выпуску. Получался он длинным и затянутым, было много в нем явно лишних сцен и вставок, все видели, что это может привести к провалу, и пытались сказать об этом Перцову, но он никого не хотел слушать. В тот период Владимир Васильевич напоминал мне лошадь, которую понесло и которая мчит, не замечая ни усталости, ни преград, ни опасных ям и поворотов. В труппе спектакль вызывал только глухое раздражение, у нас появилось то, что есть в обыкновенном драматическом театре и отсутствием чего мы так гордились: перешептывания за кулисами, мгновенно замолкающие при появлении режиссера разговоры, ругань и нежелание приходить на репетиции. На «Христофор» неумолимо надвигалось самое страшное — распад театра. Я это ясно понимал, поэтому, сжав в кулак свое самолюбие, как-то подошел к Перцову и сказал:

− Володя, посмотри, что творится. Спектакль в таком виде выпускать нельзя.

Ничего нового я, разумеется, Перцову не сообщил. Как умный человек он все отлично видел сам и только ждал удобного повода, чтобы разрубить этот гордиев узел, поэтому спорить со мной не стал, а лишь раздраженно махнул рукой и со знакомыми уже мне словами «Делайте, что хотите» ушел.

Мы срочно, на скорую руку, перекроили спектакль и, как могли, потому что оставались считанные дни, подготовили его к «первой» премьере. Зрители приняли нас хорошо, но мы чувствовали, что нужно еще резать и резать. Вы, конечно, понимаете, что резать приходилось не механически, спектакль — это единое взаимосвязанное образование, коим он должен оставаться и после наших изъятий, поэтому мы вынуждены были переделывать сюжет, придумывать новые связки между оставшимися частями, подгонять их одну к другой, чтобы не было видно «шрамов» и «белых ниток».

Репетировали мы в прямом смысле и днем, и ночью, так хотелось успеть сделать все, что задумали, — и успели. К показу на публике спектакль имел вид такой, каким мы его показываем и сейчас. В процессе той лихорадочной подготовки мне пришлось взять на себя обязанности режиссера. Было нелегко, и я очень благодарен своим друзьям-артистам за понимание и поддержку, которую они мне оказывали.