С времен «бойни Нивеля» в апреле 1917 года,[170] пожалуй, ни к одной наступательной операции противники не готовились так долго и так тщательно, как к немецкому наступлению на Курской дуге. Советский капитан-танкист так описал царившую в Красной Армии атмосферу: «В начале войны все делалось в спешке, и времени постоянно не хватало. Теперь мы вступаем в бой спокойно».
Как ни парадоксально, но в то время как приготовления русских велись энергично и изобретательно, немцы страдали от постоянных задержек и слухов об изменении плана операции и ее отмены. Наступил июнь, и запланированное число «пантер» было поставлено. Но к этому времени разведывательные сводки о приготовлениях русских стали столь тревожными, что немецкое командование решило подождать еще три недели, чтобы получить дополнительное количество «пантер» для оснащения двух батальонов и передать их дивизиям генерала Моделя на северном фасе дуги — в дополнение к тем, которые уже находились в составе 11-й танковой дивизии, моторизованной дивизии «Великая Германия» и трех танковых дивизий 2-го корпуса обергруппенфюрера СС Хауссера. Это означало, что срок начала операции «Цитадель» был вновь передвинут со второй недели июня на первые числа июля. Манштейн наконец собрался с духом и заявил, что операция не представляется более возможной и должна быть отменена. Но было уже поздно. Единодушная позиция ортодоксальных генералов и генштабистов — Кейтеля, Цейтцлера и Клюге — убедила фюрера, который, приняв решение, никогда не менял его, назначить наступление на 5 июля.
В свете имевшихся ранее у Гитлера колебаний можно предположить, что, дав согласие на проведение операции «Цитадель», фюрер руководствовался не только тактическими соображениями, но, каковы были его более широкие мотивы, точных сведений нет. Генерал Варлимонт, в частности, считает, что Цейтцлер умело использовал патологическое предубеждение Гитлера против отвода войск, доказывая, что альтернативой этому является наступление. Доводы Йодля о назревающих угрозах в Средиземноморье и слухи о шатком положении Муссолини делали настоятельно необходимым предотвратить наступление русских на южном фланге и их продвижение к Балканам. Несомненно, сказался также гипнотический эффект, который оказывает перспектива крупной битвы на всех, связанных с ее планированием. Немецкие генералы указывали — и вполне обоснованно, — что им всегда удавалось добиться прорыва оборонительных позиций русских с первого удара; трудности начинались потом, когда ударная мощь танковых клиньев распылялась в безбрежных полях и степях России. На этот раз немцы ставили перед собой ограниченную цель — два танковых клина, две бронированные клешни должны были с боями пройти менее 60 километров каждый. Безусловно, это было по плечу войскам, которые в предыдущих кампаниях одним махом совершали бросок на сотни километров. Огневая мощь и мобильность атакующих сил были более высокими, чем в 1941–1942 годах, концентрация войск более плотной, цели несравнимо менее амбициозные. Разве дело не обстояло а таким образом, что ни одна армия в мире не могла выдержать первый удар вермахта в крупной наступательной операции?
Несомненно, по любым критериям — иным, чем советские армии, — в своем окончательном виде изготовившаяся к броску немецкая группировка в последние дни июня 1943 года выглядела исключительно грозной. За счет безжалостного оголения других участков Восточного фронта число танковых дивизий было доведено до 17. 9-я армия Моделя имела в своем составе не менее трех танковых корпусов (семь танковых и моторизованных дивизий) и двух пехотных. На южном фланге Курской дуги 4-я танковая армия Гота представляла собой наиболее мощное танковое соединение, когда-либо находившееся под командованием одного командира в немецких сухопутных войсках.[171] В полосе наступления его армии, которую с флангов поддерживали три пехотных корпуса, плечом к плечу наступали 3-я танковая, «Великая Германия», 11-я танковая, дивизии СС «Адольф Гитлер», «Рейх», «Мертвая голова», 6, 19, 7-я танковые дивизии — девять лучших дивизий вермахта на фронте шириной 45 километров![172]