От Блока до Бродского

Линейная фабула семейной истории здесь резко ломается. В романе появляются многочисленные исторические персонажи. Повествование – по-толстовски – ведется с точки зрения то казачьего сотника Листницкого, то большевика Бунчука, то генерала Корнилова.

Огромное место в хроникальной части занимают массовые сцены. Причем размышления и споры персонажей, пейзажно-символические и социально-политические обобщения, «толстовские» моралистические умозаключения относительно автономны, жестко не соотносятся друг с другом.

Повествователь в «Тихом Доне» – не всесильный и всезнающий Бог «Войны и мира», а объективный свидетель, наблюдатель мощного потока взбаламученной, несущейся куда-то жизни.

В шолоховском эпосе по-своему показано крушение гуманизма, о котором говорили в интеллигентских салонах Блок и другие модернисты. «Помните одно: хочешь живым быть, из смертного боя выйтить – надо человеческую правду блюсть, – наставляет идущих на войну казаков мудрый старик. – …Чужого на войне не бери – раз. Женщин упаси Бог трогать, и ишо молитву такую надо знать» (кн. 1, ч. 3, гл. 6).

Казаки списывают и увозят под нательными рубахами «приглянувшиеся» тексты «от ружья» и «от боя», но это их не спасает: «Смерть пятнила и тех, кто возил с собою молитвы». Чуть раньше была дана сцена жестокого надругательства над полькой-горничной, где нарушалась другая стариковская заповедь. Пытавшийся защитить девушку Григорий, получает освященное именем Божьим предупреждение: «Вякнешь кому – истинный Христос, убьем!» (кн. 1, ч. 3, гл. 2)

Еще сложнее оказывается придерживаться первой стариковской заповеди. Здесь грешны все, молодые и старики (начиная с Пантелея Прокофьевича), казаки и иногородние, красные и белые, рядовые и офицеры. «Грабиловку из войны учинили! Эх вы, сволочи! Новое рукомесло приобрели!» – распекает «добычливого подхорунжего» Мелехов. Но тот с улыбкой кивает на начальство: «Да они сами такие-то! Мы хучь в сумах везем да на повозках, а они цельными обозами отправляют» (кн. 4, ч. 7, гл. 19).

Ранее в несобственно-прямой речи героя возникала обобщающая картина: «Широкой волной разлились по фронту грабежи; брали у заподозренных в сочувствии большевикам, у семей красноармейцев, раздевали донага пленных… Брали все, начиная с лошадей и бричек, кончая совершенно ненужными громоздкими вещами. Брали и казаки и офицеры. <…> Распоясались братушки. Грабеж на войне всегда был для казаков важнейшей движущей силой. Григорий знал это и по рассказам стариков о прошлых войнах, и по собственному опыту» (кн. 3, ч. 6, гл. 9).

В развитии сюжета романа героям все труднее становится «блюсть» человеческую правду. Она постоянно вступает в конфликт с непостижимыми законами жизни. «Свои неписаные законы диктует людям жизнь», – комментирует повествователь парадоксальные отношения Аксиньи и Евгения Листницкого (кн. 1. ч. 3, гл. 22).

Жизнь – одно из главных романных слов, простое и непонятное, объясняющее все – и ничего.

В военных частях и главах Григорий Мелехов, молодой и безудержно-страстный казак, живущий до поры до времени бездумно, так, как растет трава, постепенно превращается в казачьего Гамлета.

«Я, Петро, уморился душой. Я зараз будто недобитый какой… Будто под мельничными жерновами побывал, перемяли они меня и выплюнули. <…> Меня совесть убивает», – исповедуется он брату, вспоминая убитых собственной рукой (кн. 1, ч. 3, гл. 10).

Одна из ключевых «гамлетовских» характеристик появляется в разговоре Мелехова с однополчанином Урюпиным. «Убью и не вздохну – нет во мне жалости! – чеканит человек с „волчиным сердцем“. – Животную без потребы нельзя губить – телка, скажем, или ишо что, – а человека унистожай. Поганый он, человек… Нечисть, смердит на земле, живет вроде гриба-поганки». Григория же он упрекает: «У тебя сердце жидкое» (кн. 1, ч. 3, гл. 12).

Мучительно переживая первое убийство австрийца, проходя обычный солдатский путь (атака – ранение – госпиталь – возвращение в строй – второе ранение – лечение в Москве – возвращение домой), Мелехов, человек с жидким сердцем, время от времени, как очнувшийся от сна, пытается понять, что происходит с ним и в мире, но в конце концов упирается в то же самое прозрачно-загадочное понятие жизнь.

«„Давно играл я, парнем, а теперь высох мой голос и песни жизнь обрезала. Иду вот к чужой жене, на побывку, без угла, без жилья, как волк буерачный…“ – думал Григорий, шагая с равномерной усталостью, горько смеясь над своей диковинно сложившейся жизнью» (кн. 1, ч. 3, гл. 24).

Очередным уходом от Аксиньи к Наталье, от чужой жены к своей, возвращением в родной дом оканчивается первая книга.

ВОЙНА И РЕВОЛЮЦИЯ: В ГОДИНУ СМУТЫ И РАЗВРАТА

Война лишает опоры не только Григория Мелехова. У всех уходит земля из-под ног, ломается привычный образ жизни. «Перемены вершились на каждом лице, каждый по-своему вынашивал в себе горе, посеянное войной» (кн. 1, ч. 3, гл. 10).

Взгляды на ближайшее будущее в вихре этих перемен оказываются катастрофически несовместимы.