Корабль “Луиза”, на котором плыл русский миссионер, приближался к острову Цейлон. В Коломбо он должен был запастись углем, и у пассажиров было достаточно времени, чтобы сойти на берег. Английский колониальный полковник Эллиот, хорошо знавший город и окрестности, предложил: “Леди и джентльмены! Не хотите ли вы отправиться за несколько миль за город и посетить одного из местных колдунов
-факиров? Быть может, мы увидим что-нибудь интересное”. Уже вечерело, когда небольшая группа из восьми человек, к которой присоединился и о. Николай, покатила по великолепной дороге среди джунглей. Наконец они оказались на большой поляне, где под огромным деревом стояла хижина факира. Рядом у костра сидел тощий старик в тюрбане и, скрестив ноги, неподвижно глядел в огонь. Полковник переговорил с мальчиком-ассистентом, и тот принес табуретки, на которых расселись путешественники. Ночную тьму немного разгонял лишь молодой месяц.““Глядите! Глядите туда, на дерево!”
— воскликнула мисс Мэри взволнованным шепотом <...> Вся поверхность необъятной кроны дерева, под которым сидел факир, казалось, медленно поплыла в мягком лунном свете, и само дерево мало-помалу стало таять, и контуры его расплывались. Вскоре перед нашим потрясенным взглядом открылась с необыкновенной ясностью поверхность моря с катящимися волнами <...> Но вот вдали показался белый пароход. Из двух его больших труб валил темный дым. Он быстро приближался к нам, рассекая волны <...> По нашим рядам пронесся шепот, когда мы прочитали на его корме выложенное золотыми буквами имя нашего корабля — “Луиза”. Но, что поразило нас более всего, — на корабле мы увидели самих себя! Не забывайте, что в то время, когда это происходило, о кинематографе никто из нас слыхом не слыхал, и было невозможно даже вообразить что-либо подобное <...> Но вот что было особенно поразительно: я видел не только самого себя, но в то же время и всю палубу корабля, вплоть до мельчайших деталей, как бы с птичьего полета — чего попросту не могло быть в действительности <...> Я совершенно забыл о том, что я священник и монах, что мне вряд ли приличествует принимать участие в подобных зрелищах. Наваждение было так необоримо, что и сердце, и ум молчали.