От Данте к Альберти

Если первые гуманисты пытались примирить «Цицерона и Христа», а из античных философских школ воспринимали в основном перипатетиков и стоиков, то в дальнейшем круг культурных ценностей расширился: с Валлой и Раймонди эти философские учения дополнились по-своему понятым эпикуреизмом, с Фичино и Пико делла Мирандола — не только неоплатонизмом, но и учениями, связанными с древними восточными верованиями, средневековой мудростью Каббалы, арабов и европейцев. Все религии сливаются во «всеобщую религию», все культуры питают ту, которую творят члены Платоновской академии. Их философия объединяла в едином сплаве, вне узких рамок средневековых школ, различные направления мысли. Она, несомненно, утратила некоторые завоевания гуманизма предшествовавшего периода, и прежде всего гражданский пафос: им чуждо представление о долге каждого человека, обязанного активно содействовать благу общества, — представление, которое являлось столь важной чертой флорентийского гуманизма первой половины XV в. Утратилось и непосредственное чувство наслаждения земными радостями, в философии наиболее ярко выраженное Лоренцо Валлой и Раймонди. Но вместе с тем — и это главное — гуманистическая мысль вступила в новую сферу. Душа человека ставится в центр вселенной. Человек вырастает до космических масштабов, уподобляется богу. Открывшиеся перед человеком творческие возможности представляются поистине неисчерпаемыми, соразмерными его дерзким помыслам.

Однако к концу XV в. неоплатонизм исчерпал себя. «Миф Ренессанса был найден. Но он скоро обнаружил свои слабые стороны и распался вследствие непреодолимых противоречий»^{359}. Филологический гуманизм также пришел в упадок. Ренессансная мысль в XVI в. устремляется в новые сферы. Формируются политические учения Макьявелли и Гвиччардини. Главным же направлением становится натурфилософия. Она была многим обязана гуманизму предшествовавших столетий вообще, неоплатонизму в частности. Платоновская идея эманации божества давала натурфилософам возможность устранить дуализм божественного и телесного начала. Свойственные философии Фичино и Пико делла Мирандола элементы пантеизма превратились в последовательный пантеизм у известного натурфилософа Франческо Патрици и у Джордано Бруно, отождествлявших вселенную с богом. «Вселенная эта есть сам бог», — пишет Патрици^{360}. Ту же мысль развивает Бруно: «Душа мира и божество… суть целиком во всем…»; «Природа либо есть бог, либо божественная сила, открытая в самих вещах»^{361}.

Какова же роль гуманизма в становлении и развитии естествознания? Ответить на этот вопрос очень не просто.

В представлении многих гуманистов XIV–XV вв. человек может, не прибегая к божественному вмешательству, подчинить себе природу. Орудием человека, средством заставить служить себе окружающий мир они считали магию, астрологию и алхимию; в этом своеобразном использовании средневековых представлений также проявляется оригинальность нового мировоззрения. Незнание законов природы оборачивается стремлением управлять ими с помощью магических средств.

На протяжении XIV, XV и даже большей части XVI в. наука развивалась в тесной связи с фантастическим восприятием мира. В сознании гуманистов уживались реальный и мифологический планы, одинаково характерные для ренессансного мышления. Математика сливалась с символикой чисел, элементы точных наук — с поэтическим вымыслом. «Но я учил главным образом тому, как сводить созерцание естественных наук к искусству», — писал в XVI в. математик Кардано^{362}. И даже для гениального Коперника стремление онтологически обосновать истинность гелиоцентрической системы покоилось прежде всего на соображении, что только эта система способна воплотить подлинную гармонию мира.

И все же не только натурфилософия, но и гуманизм XIV–XV вв. создал необходимые предпосылки для формирования с конца XVI — начала XVII в. науки нового времени — естествознания, основанного на изучении законов природы с помощью экспериментально-математического метода. Гуманисты осмелились восстать против догматического мышления, заменявшего свободное исследование принятием «истин», считавшихся окончательными и не подлежащими обсуждению, — «истин», заключенных в Библии, трудах «отцов церкви» и ортодоксальных теологов, в препарированном схоластами учении Аристотеля.

Само признание гуманистами возможности существования разных направлений и концепций природы, готовность включить их в свои философские системы означали «кризис теории единственного автора, единственной книги, в которой хранится знание»^{363}.

Антиавторитаризм ранних гуманистов, их свободомыслие нашли свое выражение в приемах, выработанных ими в процессе занятий «словесностью»: в применении филологической критики при толковании античных и, что еще важнее, средневековых документов, в методах исторической критики памятников, основанных на выявлении в источнике внутренних противоречий, в сопоставлении со свидетельствами других источников и пр.