— Да как жили? — говорит тоненьким голосом дед, с большой тщательностью выряженный в ситцевую рубаху, жилетку, пиджак и фетровую черную шляпу. — Рыбачили. Снасти своей не было, значит, получали полупай или каждый четвертый рубль, то есть двадцать пять процентов. Теперь-то вот в колхозе дают всего шестнадцать процентов, а выходит лучше. Ловушка тогда была дорогая, сеть дорогая, рыба дешевая. Работаешь-работаешь, еле на ловушку и заработаешь. Жили во время лова на ловпункте. Пока рыбу отвезешь на продажу, почитай день пропал, а сезон лова — он краток. Что и говорить, несладкая была жизнь. Вон видел, рыбаки ходят по улице — бостон, без единой заплатки, а тогда без заплатки небось и не ходил никто: в одном костюме женишься и в гроб кладут. Помните, старики, как ходили? На голове шапка остроконечная молдавская, на ногах постолы из свиной кожи, до центра города дойдешь — обуешься, а прогулку кончил — снова разулся и домой босиком…
Старики смеются.
— Да, да, сапоги под мышку или постолы…
— Богатый народ теперь в Вилкове. Да… Вот тут мне начальник сберкассы сказывал: есть, говорит, у многих рыбаков сбережения, и немалые. Ты, говорит, не гневайся, точно не могу сказать, сколько и как, потому что, так сказать, тайна, но есть кой у кого…
Старики невинно смотрят в синеву весеннего неба.
— Да, о нас, стариках, что говорить, — хитровато продолжает тонкоголосый. — У нас пензия. Опять же огороды, а многие могут еще рыбку ловить, рыбка дорогая. У нас и в шестьдесят и в семьдесят лет старики еще рыбку ловят. Сколько, старики, Мартияну-то, Топтыгину? А Сусою? Нет, так то ж Балтихин муж. И Цыбуля тоже… Нет же, нет, он в первую войну служил со мной…
Разгорается маловразумительный спор о каких-то датах, слышатся язвительные прозвища, которыми наделены здесь многие.
Забегая вперед, должен сказать, что много я потом беседовал в Вилкове со стариками старожилами, но так никто из них толком и не рассказал мне вилковской истории. И только потом, в Москве, в тихом шуршащем зале Ленинской библиотеки попалась мне изданная больше восьмидесяти лет назад книжка Георгия Бахталовского «Посад Вилков», составленная «по документам посадской управы, вилковской Свято-Николаевской церкви и устным свидетельствам старожилов». Автор ее опросил восьмидесятипятилетних старцев, помнивших еще первые годы Вилкова, и, согласно передававшейся ими легенде, установил, что Вилково возникло на рубеже девяностых годов XVIII века и начало ему положили запорожцы после уничтожения Сечи Екатериной II. Сюда же уходили от панского рабства украинцы. Запорожцы, составившие ядро вилковского населения, жили вблизи Дуная в куренях, ловили рыбу. Когда в 1812 году Турция уступила России Бессарабию, холостые запорожцы стали переселяться на ту сторону Дуная, к Старой Килии. А в Вилково прибывали великороссы, которые уходили от барщины, рекрутчины или религиозных притеснений. Поскольку в жизни раскольников-переселенцев (здесь жили старообрядцы «часовенной» секты), да и украинцев тоже религия играла значительную роль, автор книги большое место уделяет разбору церковных документов:
«Из этих документов видно, что тогдашнее бессарабское духовенство отличалось двумя прискорбными чертами: страстью к вину и буйством». Упоминается здесь, в частности, отец Андрей, который «до того заражен пьянством, что не имеет не только приличного, но и вообще никакого одеяния».
В 1819 году митрополит Гавриил в своем пастырском послании к бессарабскому духовенству писал: «Священно-и-церковнослужители паствы моея! внимайте званию вашему: гибельного пьянства всеми силами избегайте». Далее Бахталовский сообщает: «В 1830 г. священник Игнатий Шиманский нанес еврею Иоске Шлемовичу за неснятие шапки такие побои, что еврей от них умер. Невеселая картина!» (Не забывайте, что книга Бахталовского была ко всему еще напечатана типографией Архиерейского дома.)
По свидетельству Бахталовского, жизнь вилковчан нельзя было назвать особенно сладкой. Он подробно излагает вилковские беды:
«…27 ноября… три рыбака, будучи захвачены страшной метелью на о. Асанбабе, погибли под снежными сугробами… Потом чума, появившаяся в Молдавии и Бессарабии, грозила заглянуть в камышовые домики вилковских рыбаков… Иногда саранча прилетала в Бессарабию и истребляла хлеб в полях. Тогда голодные вилковцы ловили рыбу (щуку), сушили, превращали в порошок, смешивали с высушенными и истертыми морскими орехами и приготовляли себе орехово-рыбный хлеб».
Пожары, происходившие, как сказано в старинном документе, «от беспорядка и густоты», были такие, что даже разогнали из Вилкова аистов. «Всего натерпелись жители казенного селения Вилково…»
Селение Вилково стало посадом. Впрочем, прогресс оказался несущественным.
История вилковских бургомистров и их советников, не умевших, как правило, ни читать, ни писать, — история, достойная пера Салтыкова-Щедрина; но и Бахталовским она тоже изложена не без юмора.