От Дуная до Лены

Потом, в Ростове, капитан такого двухпалубного «Вилюя» рассказывал мне, как им досталось в Азовском море. Сперва у них укачалась повариха, и они остались без обеда, потом по всем салонам разболтались многочисленные предметы роскоши и посдвигалась с мест мебель. А в довершение всех бед стал ездить по салону огромный черный рояль.

— Вот тут-то и началась вся самодеятельность, — рассказывал капитан. — В конце концов мы, конечно, изловили этот рояль и загнали его в угол. Потом мы его стреножили, завернули в ковры, снова привязали, ну и он, конечно, затих…

А через месяц-два этот самый «Вилюй» уже возил отдыхающих не то по Волге, не то по Каме, и теплым летним вечером какой-нибудь мечтательной пассажирке, отстукивавшей в салоне «Времена года», и ее терпеливым слушателям, наверно, и в голову не могло прийти, что совсем недавно этот достопочтенный рояль носился по салону, как дикий зверь, вырываясь из рук у молодых матросов, боцмана, мотористов и пожилого капитана…

В общем Азовское море нас прихватило, но оставалось всего несколько часов ходу. Караван пошел переменными курсами, обманывая зыбь: сперва под косу Ельнина, потом резко на норд, на Жданов. Ночью мы вошли в Донской канал в общем-то целыми и невредимыми. Но я уже получил некоторое, пока, впрочем, незначительное представление о морском перегоне. Первый этап перегона закончился благополучно: помогли умение перегонщиков, хорошее обеспечение с моря и с суши, терпение и немножко удачи, без этого не пройти.

Под утро, на третьи сутки, мы пришли в Ростов-на-Дону.

Над моей койкой еще висит старательно переписанный рукой старпома перечень «Обязанностей матроса по тревоге», но на «Табынск» уже пришли его настоящие хозяева — речники из Камского пароходства: больше морей не будет, и тут они сами доведут до дому свои самоходки. Однако перегон далеко еще не закончен. В каюте моего друга радиста Кузьмы моложавый и седой начальник кадров Кравченко снова раскинул свой бивак. С утра до вечера у каюты толкутся моряки, тут формируют команды для Севера. Кравченко, похоже, помнит всех. Взглянув на вошедшего, он быстро предлагает: «Красноярск. Оттуда самоходки идут на Лену». Моряк чешет в затылке: поди ж ты сообрази сразу — из Ростова да в Красноярск. «А полчасика подумать можно?» — «Думайте». Возвращается моряк к вечеру, чуть под хмельком. «Согласен. Пишите Красноярск». Кравченко усмехается, смотрит на часы. «Думал три с половиной часа. Хорошо. Завтра вылетаете, позаботьтесь о билетах». Моряк идет прощаться с друзьями: еще бы, одних он встретит теперь только в Диксоне, куда должны подойти красноярские самоходки, других — глубокой осенью в Москве, при расчете, третьих — только через год, снова на Юге. Такая уж у перегонщика судьба, жену-то он тоже увидит не раньше осени.

Мы сходим на берег прощаться с ребятами: они возвращаются в Измаил за новыми импортными судами, а я с утра ухожу в Черное море перегонять «ракеты».

Мы поднимаемся по крутому Красноармейскому спуску и выходим на главную улицу Ростова — проспект Энгельса. Когда, нагладившись и начистившись, сходишь на берег, всегда охватывает чувство какой-то легкости и праздничности. Тебя ждет город, в котором ты давно не был, а может, и вообще не был ни разу. На улицах и в парках шумит толпа, гуляют красиво одетые люди и, конечно, гуляют девушки, а уж этого ты не встретишь в море. И ростовский проспект Энгельса — это улица, о которой не грех помечтать в водном безлюдье. Конечно, Ростов — это город большой промышленности, заводов с мировой славой, город рабочих и студентов, ученых и писателей… Но мы-то здесь на вечер, в увольнении, и мы успеваем разглядеть как следует только проспект Энгельса, главпочту и, может, еще парк Горького. Как хороши собой ростовчанки на вечернем проспекте Энгельса! Где еще увидишь столько удивительно тонких южных девичьих лиц!

Мы проходим по проспекту раз, два. Потом заходим в книжный магазин и долго роемся на прилавке. Кто-то спрашивает у продавца «Трех Дюма» Моруа, и в разговор вмешивается по меньшей мере четверо покупателей.

— Захотели! — высокомерно говорит один. — Это надо было покупать в первый же день.

— Вам «Три Дюма», — подхватывает другой. — А самих-то Дюма вы прочли? И «Виконта де Бражелона», и «Королеву Марго», и «Графа Монте-Кристо», и «Двадцать лет спустя», и «Даму с камелиями»?..

Разгорается спор. Спорщики начитанны и нетерпимы. О, ростовчане большие снобы и любят поговорить.

Еще яростнее споры у входа в парк Горького и в одной из его аллей, где висит таблица первенства страны по футболу. Здесь все — великие знатоки футбола. И конечно, если бы тренеры и футболисты слушались разумных советов этих людей, Ростов уже давно стал бы футбольной столицей мира. Сегодня здесь с обычным пылом обсуждают шансы приезжей команды.

— Волчонков, он ходовой, это так, но соображения нет. Нет соображения, — заявляет парень с какими-то чертежами под мышкой.