От дворца до острога

В жизни учебных заведений, особенно военных и привилегированных закрытых, как Училище правоведения или женские институты, играло большую роль формальное или неформальное шефство над ними членов императорской фамилии. Августейшие шефы попросту подкармливали учащихся, особенно булками и сладостями, или иным образом помогали им материально из собственных средств: «Во время Рождественских и Пасхальных каникул, – вспоминал Н. Батюшин, – юнкера, остававшиеся из-за дальности расстояния до своих семей в стенах училища, могли ходить в театр хоть каждый день на счет Его (нужно – «Ее». – Л. Б.) Императорского Высочества Ольги Федоровны, супруги Великого Князя Михаила Николаевича. Ее Высочество вообще очень близко принимала к сердцу нужды юнкеров нашего училища. В случае серьезной болезни кого-либо из них расходы по лечению, вплоть до приглашения профессоров, покупки шампанского и пр. относились на счет Ее Высочества. После смерти Ее Высочества эти расходы покрывались из средств Двора Великого Князя Михаила Николаевича, который являлся как бы шефом училища» (8; 185). В. В. Стасов также вспоминал постоянную заботу принца Петра Ольденбургского об Училище правоведения.

В университетах, а во второй половине XIX в. и в большинстве высших технических учебных заведениях, ситуация была иной. Изначально дворянство предпочитало военную службу, и в университетах среди студентов было далеко не в большинстве. С другой стороны, плохо подготовленные разночинцы с трудом продирались к знаниям сквозь тернии, в числе которых было и преподавание профессорами-иностранцами на иностранных языках. Латынь, этот универсальный язык науки в XVIII в., уходила в прошлое. Зато на 1806 г. в Московском университете курсы натуральной истории и сравнительной анатомии, естествознания, народного права, химии, нравственной философии и астрономии были объявлены на французском языке, а «высокой геометрии», ботаники и немецкой литературы – на немецком. Вот и учись тут при отсутствии учебников: единственной возможностью для овладения наукой были восприятие на слух лекций на чужих и незнакомых или плохо освоенных языках и их конспектирование. Конечно, по мере появления кадров отечественных профессоров ситуация менялась, но учебников по-прежнему не было, и студенты были вынуждены коллективно создавать конспекты лекций, отдавать их профессорам для исправления и размножать кустарным способом. Из этого даже родился род студенческого предпринимательства.

Студенчество гражданских заведений было не столь сплоченным, как в военных и закрытых заведениях, уже в силу того, что здесь не было сословного единства и существовала большая рознь между демократамиразночинцами, жившими иногда в подлинной нищете и, в лучшем случае, подкармливавшимися уроками, и студентами-«белоподкладочниками». Учившийся в 80-х гг. в Московском университете будущий известный историк и политический деятель А. А. Кизеветтер писал: «В те годы значительная часть студентов была охвачена, если можно так выразиться, «политическим аполитизмом». Я хочу сказать, что это было не простое, безотчетное равнодушие к политическим вопросам, а, как бы сказать, тенденциозное, показное отстранение себя от политических интересов с целью доказательства своей полной политической благонадежности. Если хотите, это тоже было своего рода «движение». Оно получило тогда кличку «белоподкладочничества». С 1885 г. началось частичное введение, начиная с первого курса, нового университетского устава. Студенты, попавшие под действие этого устава, обязаны были носить форменную одежду. И вот среди студентов быстро стала распространяться особая мода, состоявшая в том, что форменным студенческим фуражкам стали придавать вид офицерских фуражек, а вместо форменных пальто стали носить шинели чисто офицерского покроя, с меховыми воротниками и с белой подкладкой.