От Екатерины I до Екатерины II

Во втором сообщении Орлов писал: «Матушка наша, милостивая государыня! Не знаю, что теперь начать, боясь гнева от Вашего Величества, чтоб Вы чего на нас неистового подумать не изволили и чтоб мы не были причиною смерти злодея Вашего и всей России, также и закона нашего (православия). А теперь и тот, приставленный к нему для услуги лакей Маслов занемог, а он сам теперь так болен, что не думаю, чтоб он дожил до вечера, и почти совсем уж в беспамятстве, о чем уже и вся команда здешняя знает и молит Бога, – чтоб он скорее с наших рук убрался. А оный же Маслов и посланный офицер могут Вашему Величеству донесть, в каком он состоянии теперь, ежели Вы особо мне усумниться изволите. Писал сие раб Ваш верный…» Вторая записка осталась без подписи. Вернее, подпись была, но чья-то рука ее оборвала. А вот почерк – Алексея Орлова.

Вероятно, вторая записка была сочинена и отослана утром в субботу 6 июля, потому что именно тогда был схвачен Маслов, камердинер Петра Федоровича. Петр еще спал, когда Маслов вышел в сад, чтобы подышать свежим воздухом. По-видимому, к утру 6 июля Маслову стало получше, и он, оставив постель, пошел прогуляться. Однако дежурный офицер, увидев в этом нарушение режима, приказал схватить Маслова, посадить его в приготовленный экипаж и вывезти из Ропши вон.

Смерть Петра Федоровича

Вечером того же дня, 6 июля, из Ропши в Петербург примчался нарочный и передал в собственные руки Екатерине еще одну записку от Алексея Орлова. Она была написана на такой же бумаге, что и предыдущая, и тем же почерком. Эксперты полагают, что почерк был «пьяным».

«Матушка, милостивая государыня! – писал Орлов. – Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному своему рабу, но как перед Богом скажу истину. Матушка! Готов идти на смерть, но сам не знаю, как это случилось. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на государя! Но, государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором (Барятинским). Не успели мы разнять, а его уж и не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принес и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил. Прогневали тебя и погубили души навек».

Получив известие о смерти Петра Федоровича, Екатерина приказала привезти его тело в Петербург и учинить вскрытие. Оно показало, что отравления не было. Убедившись в этом, Екатерина выдвинула официальную версию, изложив ее в манифесте от 7 июля 1762 года. В нем сообщалось, что «бывший император Петр III обыкновенным, прежде часто случавшимся ему припадком гемороидическим, впал в прежестокую колику». Больному, говорилось в манифесте, было отправлено все необходимое для лечения и выздоровления, «но, к крайнему нашему прискорбию и смущению сердца, вчерашнего вечера получили мы другое, что он волею Всевышнего Бога скончался».

Таким образом, даже формально не было проведено расследование, не опрошены многочисленные свидетели происшедшего на глазах убийства.

А. Т. Болотов о Петре III

Известный русский агроном, военный и мемуарист Андрей Тимофеевич Болотов (1738-1833), некоторое время проведший при дворе Петра III, писал о нем так: «Всем известно, что был сей государь хотя и внук Петра Великого, но не природный россиянин, но рожденный от дочери его Анны Петровны, бывшей в замужестве за голштинским герцогом Карлом Фридрихом, в Голштинии, и воспитывался в лютеранском законе, следовательно, был природою немец и назывался сперва Карлом Петром Ульрихом… С самого малолетства заразился уже он многими дурными свойствами и привычками и возрос с нарочито уже испорченным нравом. Между сими дурными его свойствами было, по несчастью его, наиглавнейшим то, что как-то не любил россиян и приехал уже к ним власно как со врожденною к ним ненавистью и презрением…

К вящему несчастью, не имел он с малолетства никакой почти склонности к наукам и не любил заниматься ничем полезным, а что и того было хуже, не имел и к супруге своей такой любви, какая бы быть долженствовала, но жил с нею не весьма согласно».

Екатерина II о своем муже

«Никогда умы не были менее схожи, чем наши, не было ничего общего между нашими вкусами, и наш образ мыслей и наши взгляды на вещи были до того различны, что мы никогда ни в чем не были бы согласны, если бы я часто не прибегала к уступкам, чтоб его не задевать прямо; он был труслив сердцем и слаб головою, вместе с тем он обладал проницательностью, но вовсе не рассудительностью; он был очень скрытен, когда, по его мнению, это было нужно, и вместе с тем чрезвычайно болтлив».

Княгиня Е. Р. Дашкова о Петре III