От этого не умирают

Мы с Кати отправились в небольшой кинотеатр в Вожираре, где демонстрировалась простенькая комедия… Когда мы вышли после фильма на улицу, уже было темно. Кати захватила с собой сэндвичи — она всегда заставляет меня есть их перед матчем… Толстые куски холодного мяса между двумя ломтиками бретонского хлеба. Потом я выпил в баре натуральный грейпфрутовый сок и сгрыз с десяток кусочков сахара. Физически я чувствовал себя хорошо, но тоска сжимала мне сердце.

Мы ни о чем не говорили. Что мы могли сказать? Что может сказать человек, у которого поставлена на карту его карьера и которому предстоит за нее сражаться в течение нескольких строго отмеренных минут?..

Я должен был выйти на ринг около десяти (если только, как указывалось в программке, предварительные встречи не закончатся нокаутом). В восемь я вошел в свою раздевалку. Монтескью, которого я попросил прийти к этому часу, уже ждал меня со своими мазями и примочками. Раздевшись, я вытянулся на массажном столе, от которого несло прогорклым маслом… Какой-то затхлый дух, стоящий в этих раздевалках, всегда вызывал у меня отвращение. Пахнет потом, грязным бельем, мазями; теплый, наполненный водяным паром воздух… Кати готовила мою форму… Я выступаю в светло-голубых с белой отделкой трусах, а когда выхожу к рингу, на плечи у меня наброшен белый шелковый халат с широкими рукавами и с моим именем, выведенным голубыми буквами на спине. Единственная дань кокетству — белого цвета боксерки. Строгая, элегантная форма… Она идет к цвету моей кожи. Кати утверждает, что при свете ламп моя кожа делается цвета охры, как в фильмах, снятых на пленке «Жеваколор». В газетных репортажах всегда упоминалась моя элегантность, она также является составной частью моего имиджа.

За два дня до матча я постригся покороче, а «на сцене» я появлялся всегда с растрепанной шевелюрой. По-моему, прическа — самый важный показатель для публики. Есть боксеры, которые выходят на ринг причесанные волосок к волоску, сбоку — безукоризненный пробор… Через несколько минут прическа, разумеется, приходит в полный беспорядок и создает впечатление, будто боксеру здорово досталось, даже если это не так…

У меня были почти зашнурованы боксерки, когда в раздевалку влетел Бодо.

— Ах, ты готов? Малыш тоже. Хочешь его повидать?

Поколебавшись, я сделал рукой отрицательный жест.

— Мы и так сейчас увидимся, Бодо…

— Ну да… Ты прав… Он жутко волнуется, бедный парнишка!

— Я, если угодно, не меньше…

— Послушай, Боб, не хочу к этому возвращаться, но мне кажется, такие ребята, как вы, должны закончить матч вничью, ты меня понимаешь?

— Такие ребята, как мы, Бодо, сделают то, что должны сделать… Кстати, в чьем углу вы будете находиться? Ведь вы не обладаете даром быть всюду одновременно…

Он смутился.

— Мы бросим монету, Боб, не хочу, чтоб создалось впечатление, будто я отдаю предпочтение кому-то из моих мальчиков… Вторым секундантом будет Стефани…

Я покачал головой.

— Не трогайте свою монету, еще потеряете! Будете помогать Жо, это естественно… Я-то стреляный воробей, мне уже не нужны советы…

У него будто гора с плеч спала.

— Как скажешь… Спасибо за него…

Появился Стефани, сама наивность. Когда-то он выступал в легчайшем весе, но, добившись весьма скромных успехов, рано оставил бокс и стал помогать Бодони. Вид у него был чахлый, и казалось, он гниет изнутри. Я его всегда недолюбливал, и он мне платил той же монетой. Однако, надо признать, глаз у него был острый, наметанный. Он, как никто, умел подметить слабость противника и подсказать тебе брюзгливым тоном: «У него устала левая!» или же «Он в предциррозном состоянии!», что, как вы поняли, означало, твой соперник плохо переносит удары в печень.

Что касается манеры одеваться, Стефани до крайности подражал патрону. Он тоже щеголял в голубых брюках и свитере, считая, видимо, что таким образом лучше подчеркивается единство команды.

Перед тем как нам выйти на ринг, состоялась встреча боксеров полусреднего веса… Оба — жалкая посредственность. Голдейн, будучи уверенным, что один наш матч обеспечит полный сбор, не потрудился обставить его получше. Несчастные парни безрезультатно топтались на ринге все шесть положенных раундов и были освистаны, как безголосые теноры. Шум из зала доносился до раздевалок… Меня устраивало, что нашей встрече предшествует такой неинтересный матч… Публика, руководствуясь естественным чувством самозащиты, в таких случаях к вам настроена благожелательно, поскольку бокс, который демонстрируют спортсмены вроде нас с Андриксом, выше на сто порядков.

По тем шиканью и свисту, которые доносились до моих ушей, я понял, что зал полон.

— Похоже, народу хватает, а? — прошептал я.

Стефани поморщился.

— Ни одного свободного места, старина… Голдейн рвет на себе волосья. Говорит, что кресла у ринга мог бы продать по восемь кусков без проблем…

— Этот надутый индюк всегда прикидывает, сколько он теряет, вместо того чтоб подсчитывать прибыль!

— Не волнуйся, подсчитает!

Я повернулся к Кати.

— Ну как, собираешься присутствовать на кровавом поединке в кругу семьи?