От этого не умирают

— Дети мои, в нашем обществе существуют так называемые условности. В соответствии с ними преуспевшие боксеры безвкусно одеваются и разъезжают в немыслимых автомобилях, придется через это пройти — надо уважить публику…

Мы сдались…

Я испытывал необходимость поскорей увидеть Кати. Как наказанный в классе школьник торопится домой, чтобы выплакаться на груди у матери. Но Катрин, в сущности, и была мне немножко мамой…

У нас с Кати интересно все вышло. Красивая история… В ту пору я только делал свои первые шаги и работал на заводе. Воспитание я получил в доме для сирот, и все, чему меня там научили, это делать деревянные бобины и класть брюки под матрац, чтоб получилась «стрелка». Если не считать этого, я вышел из приюта дремучим невеждой!

Что касается кормежки, право на добавку получали те, кто был посильнее, и тут меня быстро зауважали. Думаю, что именно это позднее подтолкнуло меня к боксу… Я начал заниматься в простом клубе, а потом, как уже говорил, встретился с Бодони.

Однажды вечером, когда мои первые успехи уже были признаны официально, он мне сказал (помню, разговор происходил на террасе «Мадрида»):

— Слушай, Боб… Ты едва умеешь читать, а если я сообщу тебе, что Брюссель — столица Бельгии, ты страшно удивишься. Тебе надо учиться, мой мальчик… Сила — это в жизни еще не все, будущее за теми, у кого есть кое-что в голове, слышишь?

Я слышал его, слышал прекрасно, испытывая при этом изрядное недовольство. Совершенно не представлял себе, как в перерыве между тренировками стану заниматься зубрежкой грамматики или какой-нибудь там географии, все это казалось мне_: несовместимым…

Он продолжал:

— Ты непременно привлечешь к себе внимание, о тебе будут говорить. Если когда-нибудь ты станешь таким мастером, как я надеюсь тебя будут приглашать в высшее общество, ты познакомишься с журналистами, с приличными людьми… Господи, ты и представить себе не можешь, как жалко выглядит боксер без своих перчаток. Ну просто калека! Ты должен научиться хорошим манерам, поддерживать беседу… Послушай, раз у тебя тренировки лишь по утрам, запишись-ка на вечерние курсы взрослых…

Я разумеется, согласился, но про себя твердо решил ничего не предпринимать. Однако если Бодони вобьет себе что-нибудь в голову, то не откажется от своего под пыткой.

На следующий день он принес мне адрес.

— На, вот, держи: группа «Жан-Жорес» в Пантен… Спросить мадемуазель Дюмулен, это учительница, ей надо немножко подзаработать, чтобы отправить свою бедную мамашу на грязи в Дакс… Двадцать пять франков за урок, и ты будешь единственным учеником… Это моя консьержка порекомендовала…

В мрачном настроении я отправился к этой училке, ожидая увидеть строгую старую деву, а встретил Катрин…

Я и сейчас будто вижу ее совсем одну в огромном классе. Она ждала меня, проверяя тетради при свете зеленой настольной лампы, и казалась со своей высокой кафедры ужасно хрупкой. Ей еще не было двадцати… Она была красива, но, похоже, собственная внешность ее не занимала. Никакой косметики, темные волосы, ниспадающие мягкой волной, матовое лицо, густые брови; и внешность, и костюм — все очень строгое… Я никак не осмеливался постучать в оконное стекло. Большой двор обезлюдевшей школы казался бесконечно пустым. На земле валялись бумажные самолетики из перепачканный чернилами листков, пахло мочой.

В конце концов моя тень привлекла ее внимание.

— Заходите!

Я повернул ручку двери…

— Мадемуазель, я…

Она улыбнулась и залилась краской. Она тоже предполагала, что я постарше…

— Я знаю, вы пришли, чтобы…

— Да…

В классе было тепло, пахло мелом, не выветрился особый запах, оставленный детьми… На стенах висели вырезанные картинки, географические карты, а на черной доске виднелась сделанная голубым мелом надпись:

Пример равнобедренного треугольника.

— Садитесь… Устраивайтесь-ка вон за той партой справа, она самая большая.

Я вытянул свои длинные ноги под крышкой парты… На крышке чей-то искусный перочинный ножик вырезал глубоко в дереве «Марсель Божю». Надпись устарела… Последний владелец этого места пытался замазать ее какой-то пастой, но тщетно… В ту минуту мне бог знает почему подумалось, что теперь, возможно, имя этого самого Марселя Божю выгравировано уже в камне…

— Итак, начнем, пожалуй, с краткой лекции по грамматике… Думаю, повторение глаголов третьей группы…

Я слушал словно во сне. Ее голос странно вибрировал в большом мертвом классе, где один лишь грустный свет лампы служил нам спасительным островком.

Так продолжалось час. Я делал все возможное и невозможное, чтобы не показаться чересчур глупым, и с комичным рвением повторял грамматические правила. Вдруг самым важным на свете мне показалось сослагательное наклонение глагола «завязывать» в прошедшем времени!

Через час она объявила мне, что все будет прекрасно, что у меня есть способности, и протянула мне руку…

Я вышел на улицу. Уже совсем стемнело, ветер поднимал в воздух обреченные на неудачные полеты бедные бумажные самолетики.

С пылающим лицом, совершенно обессиленный после занятия, я направился к автобусной остановке.