От гетеры до игуменьи. Женщина в Ранней Византии

Для девушек, ведущих христианский аскетический образ жизни в миру, предписывалось следующее: «Никогда не раздевайся догола; ночью и днем пусть одеяние покрывает плоть твою… Но и ты сама, раздеваясь, не рассматривай тела твоего…» (Пс. — Афанасий. О девстве, 11).

Интереснейший пример приводит Палладий Еленопольский в «Лавсаике». Старец Серапион обратился к затворнице, просидевшей много лет в келье, чтобы испытать, насколько она умерла для мира. «Если ты хочешь уверить меня, что ты умерла для мира, то пойди в город к церкви и сними с себя все платье, положи его на плечи и ступай по городу, а я пойду рядом в том же виде». Затворница сказала: «Но тогда я многих соблазню таким бесстыдством… Прикажи мне сделать другой подвиг. Теперь я еще не дошла, а только молюсь, чтобы дойти до такой степени». Таким образом, Серапион дал деве урок смирения (Палладий. Лавсаик, 72).

Св. Мария Египетская, которую в пустыне встретил монах, отвернулась от него и сказала: «Нельзя мне оборотиться и показаться тебе на глаза, ибо я женщина и совсем нага, и срам моего тела ничем не прикрыт. Дай мне свое рубище, чтобы мне скрыть то, что выдает во мне женщину, и я повернусь к тебе» (Житие Марии Египетской, 1). Это произошло после 47 лет ее пребывания в пустыне.

Во времена массовых крещений в Константинополе из-за религиозно-политических конфликтов могли происходить случаи, подобные описанному Палладием Еленопольским. В ночь массового крещения в Констанциевых банях противник Иоанна Златоуста Акакий начал избиение крещаемых. «Даже жен, которых природа учит особенно стыдиться в наготе, не щадили» (Пс. — Мартирий Антиохийский. Житие Иоанна Златоуста), и «обнаженные жены вместе с мужами обратились в бегство, предпочтя этот постыдный побег опасности быть убитыми или оскверненными» (Палладий. Диалог с Феодором, IX).

Запрет на обнажение не касался только общественных бань. Впрочем, юные девушки и молодые замужние женщины туда без особой нужды не ходили.

Публично обнажаться могли только проститутки и актрисы. В театрах Ранней Византии иногда зрителям представляли обнаженных купальщиц, плававших в бассейне на потеху публике. Все это несколько неожиданно сочеталось в общественном сознании с особым статусом атлетической наготы, а обнажение женщины перед своими рабами было по-прежнему так же морально немаркируемо, как и обнажение перед животными.

Даже после смерти женская стыдливость брала свое. Иоанн Мосх рассказывает, как однажды в Теополе в склеп к умершей юной девушке забрался грабитель, который совлек с ее тела все одежды и «оставил девушку голой, какой она была при рождении». Чудесным образом девушка ожила и схватила грабителя, сказав: «Как ты, будучи христианином, допустил, чтобы я нагой предстала перед Христом, не устыдившись, что я женщина? Пока я была жива, никто чужой не видел лица моего, а ты теперь совлек с меня одежды и увидел мое обнаженное тело… Одень меня, как я была одета». После этого она вновь упала мертвой (Иоанн Мосх. Луг духовный, 78).

Еще одним интересным примером может служить видение римской паломницы Павлы в Святой Земле. Иероним пишет, что ей привиделось, как у гробниц пророков «в воздухе вверх ногами висели женщины, но их юбки, однако, не задирались» и не обнажали тел (Иероним. Послания, 103, 30).

В Ранней Византии в целом господствовало классическое отношение к месячным как к глубоко приватному личному делу женщин, которое не должно мешать им выполнять домашние и общественные обязанности.

В античной традиции менструации понимались как выброс «избытков питания», необходимого для развития мужского семени (Аристотель. О возникновении животных, 726а 30, 738а 35, 765Ь 8). Плутарх говорит о месячных как об удалении «дурной, испорченной крови: неусвоенная часть крови, не находя в теле пристанища, выбрасывается, безжизненная и помутившаяся вследствие недостатка тепла; и озноб, сопровождающий это очищение, показывает, что отторгается и удаляется из тела нечто сырое и холодное» (Застольные беседы, III, IV, 3).

В Восточном Средиземноморье с наступлением первых месячных в 10–12 лет девочка переходила в возрастную категорию, которая может быть названа добрачной. Теоретически, а в классической Греции и практически, вскоре после начала месячных девушка считалась совершеннолетней (εβίονσα) и могла быть выдана замуж, что обычно и происходило.

Христианские представления несколько повысили брачный возраст невесты, но античные традиции продолжали сказываться: реальный возраст вступления в брак для девушек был зачастую очень низким. Юстиниан (VI век) установил его в 12 лет, а на практике он колебался от 10 до 15 лет в зависимости от обычаев в данной местности. В восточных областях империи браки порой заключались в еще более раннем возрасте.

Таким образом, как классический, так и ранневизантийский мир в основном были избавлены от одной из серьезных моральных проблем традиционной христианской цивилизации, а в значительной степени и современного мира — большой (до 5–6 лет) разницей между биологическим и общественно признанным социальным созреванием девушки.