От глупости и смерти

Дэви был смертельно напуган, он затряс головой и почувствовал, какие липкие стали следы от слез.

Бородавчатый выпрямился, улыбнулся полисмену и вышел, оставив Дэви в этом ужасном месте.

Дэви сказал правду.

Он никогда, никогда не будет воровать из коробок с хлопьями. Он вообще с этого дня ненавидит пшеничные хлопья.

И фараонов, кстати, тоже.

Последний штик

«Штик» на идише – кусок, одна штука чего-либо, заранее заготовленная шутка в арсенале комика.

«Смешной я человек, – подумал он, расплющивая сигаретный окурок о похожее на луну яйцо. – Настоящий, что б меня, приколист!»

Он отодвинул от себя поднос.

«Посмотрите на смешного человека!» – Его лицо волшебным образом преобразилось, приняв соответствующее выражение, когда стюардесса забирала поднос. Ничего другого от него и нельзя было ожидать, он же, в конце концов, такой забавник. «Не смотри на меня, милочка, лучше посмейся». Пожав плечами от отвращения к самому себе, он повернулся к иллюминатору. Из стекла на него смотрело его собственное лицо с классическим греческим профилем. Он презрительно фыркнул этим греческим носом.

За крылом самолета, где-то далеко внизу сквозь утреннее марево смутно виднелось серо-голубое лоскутное одеяло Огайо. «Теперь я лечу, – размышлял он. – Теперь я лечу. Я уезжал в грузовике с фруктами. А теперь я – Марти Филд, король кретинских комиков. И я лечу. Вееесело!»

Он закурил еще одну сигарету с сердитым и саркастическим видом.

Возвращаешься в Лейнсвилл. Домой. Возвращаешься ради признания. Ведь они почитают именно тебя, Марти Филд, только тебя. За исключением генерала Лейна, основавшего город, в Лейнсвилле больше нет ни одного достойного почитания жителя. Так что, возвращайся. Тринадцать лет спустя. Как матрос, явившийся из тринадцатилетнего плавания, приятель. Возвращайся, Марти Филд, и взгляни на эти дивные незабываемые лица из твоего безумно счастливого прошлого. Давай, Марти, малыш. Возвращайся!

Он шлепнул по кнопке над головой, вызывая стюардессу. Выражение его лица снова изменилось, теперь оно усмехалось.

– Как насчет пары кусочков сахара, дорогуша? – спросил он, когда она с вопросительным видом наклонилась над ним.

«Ага, куколка, я их вижу! Размер не меньше третьего номера? Да, они очаровательны! А теперь, как насчет сахара?»

Когда она положила сахар ему на ладонь, он одарил ее легкой улыбкой, точно рассчитав степень ослепительности. Затем достал один кусочек из обертки и стал грызть его, задумчиво глядя в иллюминатор.

Ты только подумай, Марти Филд. Вспомни, что было раньше, когда ты еще не носил имя Марти Филда. Тринадцать лет назад тебя звали Морри Фельдманом, ты был обычным подростком. Вспомни давнее время и подумай о том, что помнят о тебе те лица из прошлого. Какие у них остались воспоминания? Ты чертовски хорошо знаешь какие, и ты знаешь, что они скажут теперь, когда ты вернешься в Лейнсвилл ради признания и аплодисментов. Что сможет вспомнить о тех днях миссис Шэнкс, живущая в соседнем доме? О чем думает Джек Уилдон, твой одноклассник? И Пегги Мэнтл? А что насчет Леона Поттера – когда-то вы с ним были не разлей вода? Что за небылицы он насочиняет из полузабытых образов и своих фантазий? Ты знаешь людей, Марти Филд. Ты их отлично изучил; вот почему твои комедии так популярны… потому что ты знаешь, о чем люди думают, какие у них причуды. Так что поразмышляй, малыш. Твой самолет подлетает к Кливленду, и там тебя встретят, чтобы отвезти в Лейнсвилл. Хорошенько пораскинь мозгами. Вообрази их мысли, малыш Марти!

Миссис Шэнкс: Ну конечно же я помню Марти. Он часто бывал у меня дома. Мне даже кажется, что он чуть ли не поселился у меня на крыльце. Хороший был мальчик. Я помню его маленькое худое личико (знаете, он был таким хрупким ребенком!), но оно всегда улыбалось. Он обожал печеньки, которые я пекла на Рождество. Просил меня готовить их круглый год. И какое у этого ребенка было воображение… он мог прийти на пустырь за домами и превратить его в настоящий форт, выкопать там крепость и играть в ней целый день со своими игрушечными пистолетиками. Даже тогда он был особенным. Уже тогда он знал, что однажды прославится… он был из таких людей. И семья у него была хорошая, без этого он бы вряд ли чего-то добился.

Эван Деннис: В Марти всегда была божья искра. Это даже трудно передать словами. Упорство, целеустремленность, нечто такое, что двигало его вперед. Я часто общался с его отцом – вы же помните Лью, ювелира, правда? Мы с ним говорили о Марти. Мы с его отцом были довольно близки. Какое-то время Лью волновался за мальчика, он был таким неугомонным. Но я всегда говорил: «Лью, не нужно переживать за Морри (его так звали до того, как он сменил имя, знаете, я ведь был очень близок с его семьей). У него все получится, у этого парня. Он очень хороший». Да, я прекрасно помню его семью. Знаете, мы ведь были очень близки.