От глупости и смерти

Он был там! Яркую краску съела ржавчина, сабля проржавела, и от нее остался только тупой обломок. Драгун лежал в своей могиле, где я похоронил его тридцать пять лет назад. Я выкопал из земли маленького металлического солдатика и старательно протер его платком с узором «турецкие огурцы». У драгуна больше не было лица, и выглядел он печальным, что соответствовало тем чувствам, которые охватили меня в ту минуту.

Я сидел на корточках под луной, ждал наступления полуночи, до которого оставалась всего одна минута, и знал, что теперь-то у меня все наладится. Спустя столько времени.

Дом, темный и безмолвный, возвышался у меня за спиной. Я понятия не имел, кто в нем теперь жил. Вышло бы весьма неловко, если бы обитавшие в доме незнакомцы, мучаясь от бессонницы, встали, чтобы выпить воды, и рассеянно посмотрели в окно на задний двор. На свой задний двор. А я там когда-то играл и строил свой собственный мир из фантазий и одиночества. Использовал талисманы: комиксы, радиопрограммы и фильмы, которые смотрел на дневных сеансах, а еще могущественные амулеты вроде этого грустного маленького драгуна, которого сжимал сейчас в ладони.

Часы на моей руке показали полночь, одна стрелка легла точно поверх другой.

Луна исчезала. Постепенно стала серой, словно смутная тень, пока ее свет совсем не померк, а очертания не скрылись из виду.

Поднялся ветер. Он все усиливался, налетев на меня откуда-то издалека. Я встал, поднял воротник пальто и запахнул его покрепче. Ветер не был ни теплым, ни холодным, он проносился порывами, но даже не взъерошил мне волосы. Я не боялся.

Земля просела. Я медленно опустился вниз на несколько долей дюйма. Но движение было непрерывным, как будто будущее, столь старательно выстроенное, исчезало слой за слоем.

Я думал про себя: «Я пришел, чтобы спасти тебя. Я иду, Гас. Ты больше не будешь страдать… ты никогда больше не будешь страдать».

Луна вернулась. Недавно она была полной, а теперь стала молодой. Ветер стих. Он отнес меня туда, где я должен был оказаться. Грунт просел. Годы облетели, словно шелуха.

Я стоял один на заднем дворе дома 89 по Хэрмон-драйв. Снег стал глубже. Дом был тем же самым, но выглядел иначе. На нем не было свежей краски. Великая Депрессия закончилась совсем недавно, и денег по-прежнему не хватало. Он не производил впечатления совсем уж обшарпанного, но через год-другой отец его покрасит. В светло-желтый цвет.

У окна нашего обеденного уголка рос сумах. Он питался лимской фасолью, супом и капустой.

«Будешь сидеть, пока не съешь все до последней капли. Мы не выбрасываем еду. Ты знаешь, что в России голодают дети?»

Я спрятал драгуна в карман пальто – малыш поработал на славу. Я обошел дом и улыбнулся, увидев у боковой двери деревянный ящик для молока. Утром, очень рано, молочник оставлял там три бутылки молока в кварту каждая. Но прежде, чем их заносили в дом таким холодным декабрьским утром, сливки приподнимали на дюйм маленькие картонные крышечки над горлышками бутылок.

Гравий о чем-то шептал под моими ногами. Улица была пустынной и холодной. Я стоял во дворе около большого дуба и рассматривал дом.

Он выглядел таким же. Как будто я никогда и не уезжал отсюда. Я заплакал. Здравствуй!

Гас качался на качелях на детской площадке. Я смотрел сквозь решетку забора около начальной школы Латорпа, как он, стоя на сидении, крепко сжимал руками веревки и приседал на своих маленьких ножках. Он был меньше, чем я запомнил его. Гас не улыбался, пытаясь раскачаться посильнее. Для него это занятие было очень серьезным.

Наблюдая за Гасом через ограждение из проволочной сетки, я чувствовал себя счастливым. Почесывал сыпь на правом запястье, курил сигарету и был счастлив.

Я увидел их только после того, как они выбежали из тени кустов и устремились прямо к нему.

Один из них выскочил вперед и схватил Гаса за ногу, пытаясь стащить с сидения как раз в тот момент, когда качели опустились вниз. Гас сумел удержаться, но цепочки, на которых были закреплены качели, сильно изогнулись, и когда качели пошли вверх, они ударились о столб металлического каркаса.

Гас упал, уткнувшись лицом в землю, затем попытался сесть. Мальчишки проскочили под раскачивающимися качелями и окружили Гаса в тот момент, когда тот все-таки сумел встать. Джек Уилдон подошел к нему. Я помнил Джека Уилдона.

Он был выше Гаса. Они все были выше Гаса, но Уилдон – еще и мощнее. Я видел, как вокруг него сгущаются тени, предрекающие этому мальчику однажды превратиться в мужчину с пивным животом и толстыми руками. Только его глаза навсегда останутся такими же.

Он положил ладонь на лицо Гаса и с силой толкнул его. Гас отшатнулся, наклонился и бросился на него, втянув голову в плечи и выставив вперед маленькие кулаки, которые он прижимал к себе. Он ударил Уилдона в живот и сцепился с ним. Они дрались, словно два неумелых боксера из бойцовского клуба, поднимая вокруг себя пыль.

Один из мальчишек, стоявших в кругу, выбежал и сильно стукнул Гаса по затылку. Гас отвернул голову от живота Уилсона, и в ту же секунду Уилсон ударил его по губе. Гас заплакал.