От голубого к черному

У гранджа, и особенно у Боба Моулда и Husker Du, Карл позаимствовал убеждение, что вокалист и группа находятся в некоем противостоянии. Я слышал это на их выступлении в «Кувшине эля»: «Треугольник» не аккомпанировал Карлу, он обрамлял его. Таким вот странным образом это ощущение отгороженности помогало ему вкладывать больше чувств в вокал. Слишком много записей начала девяностых представляли звуки и спецэффекты, но не песни — все эти вычурные сладости были порождением звука клаустрофобической студии, но не клаустрофобического мира. Таким образом, с помощью пост-панка, хард-кора и алкоголя Карл пытался обособить свою игру от игры группы. Вот так это работало, и Пит хотел, чтобы оно так работало, но ко всему примешивались и другие вещи.

Когда Пит и Карл реконструировали из компонентов «Стоячую и текучую воду», в ней по-прежнему не хватало той силы, что была в демо-версии; но было что-то еще, ощущение тихого безумия, вроде той дезориентации, что я испытывал несколько раз на сцене. Инструменты были сами но себе, но между ними проносилась искра. Не знаю, как это объяснить. «Город комендантского часа» получился бледным, недостаточно живым. «Нужно что-то еще», — сказал Пит. Через пару дней Карл вручил ему пленку с записью нескольких минут шума на ней. Звуки фабрики: гул машин, скрежет механизмов. Запись была не слишком качественная, но она помогла создать бэкграунд композиции. Мы никогда ее не играли. Следующие две недели мы почти не вылезали из студии. Я получил работу на неполный день в подвале («альтернативном» отделе) «Темпест Рекордз», с помощью работавшего там друга. Карл отпрашивался из магазина. Йен приходил настолько часто, насколько мог; иногда мы заменяли его партии драм-машиной, а потом записывали их поверх. Затем мы свели четыре трека, которые лучше всего звучали на сцене. Чтобы компенсировать замедленность остальных треков, мы записали «Третий пролет» как настоящий штурм, но Пит разобрал его до основания и сделал холодным и отстраненным. Карл решил, что его это вполне устраивает: «Так он звучит более болезненно, понимаешь?» Поскольку нам никак не удавалось, над «Его рот» мы с Карлом работали порознь: записали отдельные дорожки, а потом Пит свел их, вышло довольно грубо. В тихих фрагментах гитара Карла бросала нервные отсветы на мою бас-гитару. Пит нашел сессионного музыканта, чтобы записать мелодию на тенор-саксофоне, затем добавил пару тактов в начало и конец трека на едва слышном уровне.

На запись «Загадки незнакомца», возможно, лучшей песни Карла, мы потратили немало дней, пытаясь создать правильную смесь из мелодии и хаоса. Моя повторяющаяся партия была приглушена, а гитара и голос Карла выведены на передней план, заполняя разрывы. На записи обнаружились какие-то помехи, возможно, звуки из внешнего мира, хотя никто из нас ничего не слышал, когда мы записывались, и нам пришлось выбросить некоторые из лучших кусков. Тарелки Йена в начале трека звучали высоко и пронзительно, точно кто-то разбил груду тонкого стекла.

«Ответ» вышел даже лучше, меньше эффектов, чем на сингле, и более агрессивное звучание. Пит хотел размыть грани, наложив всевозможные призрачные эффекты, но я сказал ему, что не стоит этого делать. Но когда мы прослушивали запись, то услышали нечто странное на заднем плане, хотя Пит клялся, что ничего не добавлял. Некоторые звуки походили на искаженные эхом голоса. Мы сохранили их, но сделали приглушенными, так что вам понадобятся хорошие динамики, чтобы расслышать. Вокал Карла сдержанный и вместе с тем совершенно безумный. К этому времени я перестал вслушиваться в слова, они стали просто частью трека.

Иногда мы выходили из студии ранним вечером, когда закат превращал Дигбет в викторианский очаг. Свет сиял сквозь лишенные стекол окна и отражался от ржавых автомобильных остовов. Возле студии было кафе, где мы иногда перекусывали в дневное время вместе с молчаливыми заводскими рабочими и водителями грузовиков. Рядом находился склад утиля, на котором кто-то написал: «СОЦИАЛИЗМ ИЛИ ВАРВАРСТВО», а за ним — старая станция с толстыми викторианскими колоннами. У дальнего конца дороги — боксерский клуб, на рекламном щите нарисовано суровое, несокрушимое мужское лицо.