От «Града обреченного» до «Бессильных мира сего»: черновики, рукописи, варианты

И вспоминаются (по аналогии с самим романом, битком набитым скрытыми цитатами) почему-то: „На сколько лет Россия отстала от Японии в компьютерных технологиях? — Навсегда“. И уже не смешно, а страшно становится от известной фразы Жванецкого: „Большая беда нужна“. Ведь в романе именно по Жванецкому: жил себе Вадим, не тужил, поглядывал в свою трубу да удивлял окружающих… Пока не пригрозили физической болью да увечьями. Тогда напрягся и сделал то, что считал для себя невозможным. Даже сам сэнсей не очень-то напрягался, пока не появилась Злобная Девчонка.

И понимаешь, что ничто уже этот мир не спасет — ни опекуемый Вова (будет он за большие деньги ставить диагнозы избранным; даже лечить — это уже лишнее, и на диагнозах можно хорошо заработать, чтобы комфортно жить), ни будущий Учитель Алик (и этот устроится в какой-нибудь супер-элитной школе, чтобы учить опять же детей избранных; если не сопьется или не ударится в какой-нибудь меньший талант, как Великий Математик).

Казалось бы, роман насквозь пессимистичен — ничто не поможет, никто не спасет… „О проклятая свинья жизни!..“ Но большая литература тем и отличается от „легкого чтива“, что ставит перед читателем проблему, толкает его на размышления по этому поводу, не дает ему чувствовать себя комфортно.

Так, может быть, об этом и роман? И обращение к читателю можно было бы сформулировать так: „Если ты с какого-то периода времени чувствуешь себя комфортно, берегись— ты застрял на какой-то ступеньке (которая мягкая и где не дует), а ведь ты способен на гораздо большее, ты не исчерпал своих возможностей, остановкой ты хоронишь свой талант…“ И именно поэтому БМС нельзя считать пессимистическим романом, одой разочарованию. Он дает импульс к дальнейшему развитию, не дает застыть, остановиться, успокоиться…

СТРУКТУРА И ОСНОВНЫЕ ПЕРСОНАЖИ БМС

Поскольку произведения АБС читаны и перечитаны неоднократно Уважаемым Читателем (во всяком случае, тем читателем, которому предназначаются все четыре тома „Неизвестных Стругацких“), было бы глупо перед рассмотрением изменений в рукописях и публикациях очередного произведения напоминать читателю фабулу, сюжетную линию или перечислять основных действующих лиц рассматриваемого текста. „Это и так все знают!“ было бы реакцией на попытку объяснить очевидное.